Дворянин - Константин Калбанов (2021)

Здесь Борис изобразил самого себя. Ну, почти. На деревянной палубе у орудия Дубинина в окружении множества разбросанных стреляных гильз сидел молодой наводчик с растрепанными волосами, слипшимися на мокром закопченном лице. Взгляд усталый и опустошенный. Рубаха на груди изодрана и вся в кровавых разводах, хотя ран и не видно.

Сбоку лежит тело погибшего моряка в луже крови. Заметна нога еще одного, оставшегося за пределами панорамы. В фальшборте зияет рваная пробоина с торчащей щепой. Общий вид – отталкивающе-пугающий и в то же время завораживающий и притягательный.

На заднем плане – охваченный пожаром парусник, по всему видно, обращенный в бегство. Всего лишь несколькими штрихами Борису удалось прорисовать членов команды и вырывающуюся из брандспойта струю воды. Но главное, он сумел передать все напряжение этой сцены.

Признаться, ему и самому нравилась эта картина. Не сказать, что он не видел в ней недостатков. Как бы не так! Нет предела совершенству! Но в общем и целом при взгляде на эту работу он испытывал удовлетворение.

– Видите ли, сеньорита, я был свидетелем этой сцены, – ответил Борис, пригубив шампанского.

– Кровь, грязь. Видно, что молодой человек вышел из схватки победителем, но никакого героического ореола. Его вид не вдохновляет на подвиги, он просто устал. И эта окровавленная изодранная рубаха… К чему это, если на нем нет ни царапины?

– Война – это всегда кровь и грязь, сеньорита, увы. И после боя меньше всего хочется расхаживать по палубе, выпятив грудь, и занимать картинные позы. Ты чувствуешь опустошенность и усталость. Тем более, если успел еще и заглянуть за грань, откуда тебя вырвала сила науки и Эфира.

– То есть он был ранен, исцелен и после этого продолжил бой?

– И вышел из него победителем, – добавил Борис.

– Папа, я хочу эту картину, – обратилась девушка к мужчине средних лет в бордовом смокинге.

– Сеньорита, если позволите, я посоветовал бы вам приобрести вон то полотно с более мирным пейзажем. Эта писалась мною под дурное настроение, после схватки, – решил приукрасить Измайлов.

Нет, он делал это вовсе не для нее. Он искренне желал, чтобы она приобрела картину со шхуной, входящей под парусами в тропическую лагуну. А вот экзальтированные дамы и мужчины, прохаживавшиеся неподалеку, – уже совсем другое дело.

– Но я хочу именно эту, – упрямо гнула свое девушка. – И, сеньор, отчего все ваши картины выставлены по одной цене? Тысяча восемьсот сорок песет за масляные полотна и четыреста шестьдесят за акварель. В этом есть какой-то потаенный смысл? Или вы не считаете свои работы произведениями искусства?

– Вы совершенно правы. Без ложной скромности, мои работы превосходят многих модных художников, но я их не считаю произведениями искусства. Цена же всего лишь отправная, привязанная к фунтам. Эта валюта принимается повсеместно. Если кто-то считает, что они стоят дороже, то я возражать не стану, – с легким поклоном, улыбнувшись, закончил он.

– А вы ли в действительности являетесь автором этих картин? – послышался голос с явными нотками недоверия.

Борис обернулся в сторону говорившего и смерил его спокойным, ничего не выражающим взглядом. Видит бог, каких усилий ему это стоило, но… Уже знакомый ему сеньор в темно-зеленом смокинге смотрел на него с нескрываемым любопытством. И, чего уж там, превосходством.

Это не было оскорблением в прямом смысле этого слова. Безродный, что было видно по одежде Бориса, не мог требовать удовлетворения или обращения к нему на равных, ибо говоривший был дворянином. Даже если под личиной безродного находится представитель древнейшего рода, это ничего не значит. Желая выглядеть простолюдином, будь готов и к соответствующему отношению. И никто не виноват, если ты вдруг получишь пинка под зад. А нечего вводить в заблуждение благородных господ!