Тайная война - Андрей Булычев (2021)

– Насчёт шпаги, думаю, что её можно вам оставить, особого циркуляра-то об аресте нет. – И немного помолчав, развёл руками. – Прости, подпоручик, но мы и сами тут люди подневольные, ступай за нами на полковую гауптвахту. Там в подвале для господ офицеров отдельная клетушка есть.

«Вот тебе и пик военной карьеры, – думал Лешка, вглядываясь в слабый огонёк жирового светильника. – Какой-то один дурак и самодур встретился на жизненном пути, и вот всё разом под откос и покатилось. Ладно, он дворянин, и уж как-нибудь, но выпутается из всей этой скверной истории, а вот что будет с теми, кто из мужицкого, „подлого“ сословия в солдаты загремел? Легко можно пулю или петлю заработать! Как же не вовремя это всё случилось! Барон Оффенберг в Бендерах и неизвестно когда здесь вообще будет. Вот бы кто смог всё уладить, хотя и всыплет потом по первое число. Да-а, а без него выпутаться будет очень и очень сложно».

– Вашбродь, вашбродь, Ляксей Петрович, вы ли это? – раздался из коридора приглушённый голос Афанасьева.

Лёшка приник к двери, прислушиваясь.

– Вашбродь, это я, Васька, рядовой Афанасьев и капрал Гусев рядом со мной.

– Тут я, тут, – откликнулся Егоров. – Живы там, не помяла вас пехота?

– Да не-е, – протянул Рыжий. – Так только, фонарь мне под глаз подвесил их поручик, когда я потребовал обо всём этом вам доложить. А так-то ничего, холодновато вот только, шинелки-то наши забрали гренадёры.

– Ну, держитесь, братцы, вы главное никому не хамите и ни в чём не перечьте, во всём на меня ссылайтесь, – приказал Лёшка. – Авось вскоре решится всё.

В это время грохнула дверь, и визгливый голос загомонил в коридоре:

– Не болтать, разговоры содержащихся на гауптвахте строжайше запрещены!

– Простите, Бога ради, Ваше благородие, – опять донёсся басок Василия. – Из-за меня, из-за дурня, ведь все тут страдают.

– Молчать! Молчать, я сказал! – орал всё тот же визгливый голос. – Я вот сейчас ведро ледяной воды принесу и окачу вас всех. Вмиг заледенеете тут и языком болтать перестанете.

Угроза была реальная, оказаться мокрым в этом холодном подвале было весьма опасно, и больше терпения тюремщика никто не испытывал.

Время в этой холодной темени шло по каким-то своим законам, и Лёшка успел уже порядком замёрзнуть, свернувшись калачиком на жёстких нарах, когда где-то сверху грохнула дверь и железные засовы, а потом в коридоре послышались голоса и топот ног нескольких человек.

– Отпирайте камеры, сержант, я вам сказал! Быстро! – послышался знакомый голос.

Ему ответил угодливо тот визгливый, который обещал всем только недавно холодные водные процедуры:

– Ваше высокоблагородие, прошу вас извинить покорно, меня ведь Александр Фёдорович не помилует, выпорет и в самой сырой камере опосля закроет, как же так, как же без его личного указания-то?

– Да ты что, полудурок, сержант?! Для тебя приказа самого главного квартирмейстерства армии уже мало? Под суд за неисполнение приказов захотел?! – послышался всё тот же знакомый голос, но уже с нотками гнева. Дверь камеры распахнулась, и в свете фонарей Лёшка увидел знакомое лицо майора Баранова.

– Я забираю подпоручика и его людей. Они переводятся на гарнизонную армейскую гауптвахту, так можете и предать полковнику Думашеву. А если у него возникнут какие-нибудь вопросы, так пусть с ними обращается прямо к главному квартирмейстеру, к бригадиру Денисову Ивану Фёдоровичу, – пояснял невысокому худому унтеру и стоявшему за ним дежурному полковому капитану офицер контрразведчик. – А вы, задержанный, выходите из камеры и ждите у двери всех остальных.

Нда-а, вид у Сергея Николаевича был, мягко говоря, не ласковый. От него так и веяло холодком казёнщины. «Ну ладно, всё равно хоть какое-то движение и карьерный рост – из полковой пехотной гауптвахты да в гарнизонную, армейскую», – подумал иронично Егоров, шагая вслед за Барановым. Тот шёл вперёд, не оборачиваясь, словно бы и вовсе не знал Егорова.