Азазель - Борис Акунин (2006)

– Ну, все? – нетерпеливо спросила она. – Какая гадость этот фосфор. И, главное, весь маскарад был ни к чему. У него даже не хватило мозгов спрятать портфель как следует. Джон, поищите в кресле.

На Фандорина она не смотрела, словно он внезапно превратился в неодушевленный предмет.

Морбид легко выдернул Эраста Петровича из кресла, все так же прижимая к его горлу клинок, а юркий сунул руку в сиденье и извлек оттуда синий портфель.

– Дайте-ка. – Бежецкая подошла к столу, проверила содержимое. – Все на месте. Не успел переправить. Слава богу. Франц, принесите плащ, я вся продрогла.

– Так это был спектакль? – нетвердым голосом произнес храбрящийся Фандорин. – Браво. Вы великая актриса. Рад, что моя пуля пролетела мимо. Как же, такой талант пропал бы…

– Не забудьте кляп, – сказала Амалия дворецкому и, накинув на плечи принесенный Францем плащ, вышла из комнаты – даже не взглянула напоследок на опозоренного Эраста Петровича.

Юркий коротышка – вот кто за гостиницей следил, а вовсе не Зуров – достал из кармана моток тонкой веревки и туго прикрутил руки пленника к бокам. Потом схватил Фандорина двумя пальцами за нос, и когда задыхающийся Эраст Петрович разинул рот, сунул туда каучуковую грушу.

– Порядок, – с легким немецким акцентом объявил Франц, удовлетворенный результатом. – Несу мешок.

Он выскочил в коридор и очень быстро вернулся. Последнее, что видел Эраст Петрович перед тем, как ему на плечи, до самых колен, натянули грубую мешковину, – была бесстрастная, абсолютно каменная физиономия Джона Морбида. Жаль, конечно, что белый свет показал Эрасту Петровичу на прощанье именно этот, не самый чарующий свой лик, однако в пыльной темноте мешка оказалось еще хуже.

– Дай-ка я еще веревочкой поверх перехвачу, – донесся голос Франца. – Ехать недалеко, но так оно верней будет.

– Да куда ему деться? – басом ответил Морбид. – Чуть дернется, я ему в брюхо нож всажу.

– А мы все-таки перехватим, – пропел Франц и обмотал веревкой поверх мешка так крепко, что Эрасту Петровичу стало трудно дышать.

– Пошел! – ткнул пленника дворецкий, и Фандорин вслепую двинулся вперед, не вполне понимая, почему его нельзя прирезать прямо здесь, в комнате.

Два раза он споткнулся, на пороге гостиницы чуть не упал, но лапища Джона вовремя ухватила его за плечо.

Пахло дождем, пофыркивали лошади.

– Вы двое, как управитесь, вернитесь сюда и все приберите, – раздался голос Бежецкой. – А мы возвращаемся.

– Не беспокойтесь, мэм, – пророкотал дворецкий. – Вы сделали свою работу, мы сделаем свою.

О, как хотелось Эрасту Петровичу сказать Амалии напоследок что-нибудь этакое, что-нибудь особенное, чтоб запомнила его не глупым перетрусившим мальчишкой, а храбрецом, доблестно павшим в неравной схватке с целой армией нигилистов. Но проклятая груша лишила его даже этого последнего удовлетворения.

А тут поджидало бедного юношу еще одно потрясение, хотя, казалось бы, после всего перенесенного какие еще могли быть потрясения?

– Душенька Амалия Казимировна, – сказал по-русски знакомый уютный тенорок. – Позвольте старику с вами в карете прокатиться. Потолкуем о том о сем, да и посуше мне будет, сами видите, вымок весь. А Патрик ваш пускай в мои дрожечки сядет да за нами едет. Не возражаете, лапушка?

– Садитесь, – сухо ответила Бежецкая. – Да только я вам, Пыжов, никакая не душенька и уж тем более не лапушка.

Эраст Петрович глухо замычал, ибо разрыдаться с грушей во рту было совершенно невозможно. Весь мир ополчился на несчастного Фандорина. Где взять столько сил, чтобы сдюжить в борьбе против сонма злодеев? Вокруг одни предатели, аспиды злоядные (тьфу, заразился от проклятого Порфирия Мартыновича словоблудием!). И Бежецкая со своими головорезами, и Зуров, и даже Пыжов, сума переметная – все враги. Прямо жить не хотелось в этот миг Эрасту Петровичу – такое он ощутил отвращение и такую усталость.