Планета Вода - Борис Акунин (2015)

Взяв лист четырьмя руками, они снова поднялись на пирс и развеяли прах выдающегося изобретателя над ночным морем.

– Мы должны отомстить за нашего соратника по-настоящему, как предписывает древний благородный Путь катакиути… – торжественно начал японец.

Это слово европейцы обычно переводят просто как «месть», но катакиути возвышеннее тривиальной вендетты, поскольку его совершают не из злобы, а во имя восстановление нарушенной справедливости.

Эраст Петрович уже догадался, что Маса пришел к тому же выводу, что и он сам, но лишь покивал.

– Если бы немецкий сёса[6] убил Бури-сан по личным соображениям, было бы довольно в отместку умертвить его самого и его вассалов. Но сёса убил Бури-сан из-за секретной базы, потому что хотел уберечь ее от опасности. Значит, настоящая виновница – секретная база. Надо ее уничтожить со всеми ее секретами, а заодно и с отвратительным кёдзю[7], который убивает девочек. Только тогда осуществится истинный катакиути, а нарушенное равновесие Добра и Зла восстановится. Убедил ли я вас, господин, или мне продолжить?

– Убедил, – быстро ответил Фандорин, с облегчением подумав, что Маса прав и можно ограничиться только базой на Сен-Константене, а мстить всему германскому рейху – это уже перебор.

– Очень хорошо. Я знал, что умею убеждать, – довольно наклонил голову японец. – Но поскольку я уже приготовился, позвольте рассказать вам одно достоверное предание, которым я хотел проиллюстрировать свою речь.

– Ладно. Только, пожалуйста, говори помедленней и не используй старинных слов, – попросил Эраст Петрович. – Я понимаю по-японски уже не так хорошо, как прежде.

– Это правда, господин. Вы говорите всё хуже и хуже – просто неприятно слушать. А предание вот какое… Вы, конечно, знаете про сорок семь верных вассалов, отомстивших за своего господина и потом с чистым сердцем взрезавших себе животы. Но на тему катакиути есть и другая история, менее известная.

Однажды, лет сто назад, жил в Эдо один якудза по имени Куроскэ. Он брал мзду с чайных домов квартала Ёсивара, опекаемых его кланом. Все очень уважали Куроскэ, потому что он честно нес свою службу: собирал взносы аккуратно, должников наказывал без чрезмерности, не давал в обиду девушек «ивового мира» и всегда беспрекословно выполнял приказы своего оябун[8], даже если они были совсем безумными. Его господин был оябун уже в третьем поколении, и, как это часто бывает с молодыми людьми, которым положение досталось по наследству, вырос своенравным и склонным к экстравагантным поступкам. Это его в конце концов и погубило. Как-то раз он вздумал отбить любимую куртизанку у могущественного хатамото, близкого к его высочеству сёгуну. Подарил девушке такие дорогие подарки, что ее сердце дрогнуло. Потом в знак сильной любви прислал куртизанке свой отрезанный мизинец – и тут ее сердце уже совсем растаяло. Они начали тайно встречаться.

Об этом донесли вельможе, и тот поступил, как требовали честь, обычай и статус. Прислал в павильон, где оябун и куртизанка предавались страсти, лучшего фехтовальщика из своих вассалов. Мастер меча зарубил неверную женщину прямо в постели, а оябуну дал одеться и вооружиться, после чего отсек ему голову, потому что, как я уже сказал, это был мастер меча.

Когда произошла эта трагедия, Куроскэ попросил у вдовы разрешения поручить катакиути именно ему, а поскольку он был человек почтенный, разрешение было дано.

С мастером меча Куроскэ расквитался быстро. Фехтовальщик он был плохой, но зато отлично метал ножи. А дальше перед Куроскэ встал очень трудный этический вопрос: можно ли на этом считать катакиути свершившимся или же следует пройти этим Путем до конца, то есть убить и самого хатамото? С точки зрения тогдашнего канона, он мог считать свой долг исполненным – рука, погубившая господина, была отсечена и принесена его безутешной вдове. Кроме того, убийство такого важного чиновника навлекло бы беду на весь клан. Поэтому вдова и все старшие советники были решительно против.