— Положи на место дверцу, девочка-рыцарь, а то накажу тебя мытьем полов вне очереди.

— Уж помечтать нельзя… — вздыхала Манька и прислоняла дверцу обратно к тумбочке.

ГЛАВА 15

Манюня отдыхает в пионерлагере «Колагир», или Не вынесла душа поэтов

Первая неделя выдалась невероятно тяжелой — нам категорически ничего не нравилось в лагере, ни-че-го! Мы обрывали телефон с просьбами забрать нас незамедлительно домой, клялись и божились, что вести себя теперь будем только как Мальвины.

— Потерпите немножко, — вздыхала мама, — мы затеяли в детской ремонт, и спать вам сейчас просто негде.

— Можно у нас ночевать, у нас места много! — скулила Манька.

— Манюнечка, Ба в Новороссийске, а папа у… в… по командировкам мотается. Некому будет за вами присмотреть, а оставлять вас на ночь одних я не стану!

— За нами может тетя Валя присмотреть!

— У тети Вали маленький внук, а за вами глаз да глаз нужен! Потерпите недельку, пожалуйста!

— Хорошо, — шмыгнула носом Манька. Очень сложно перечить маме, когда она говорит «пожалуйста».

— Ну и ладно, уж неделю-то потерпеть можно! — решили мы и пошли на речку — собирать мелкую гальку, а то Каринке нечем было из рогаток стрелять. Речка находилась буквально в ста метрах от лагеря, но выходить к ней без сопровождения взрослых строго-настрого запрещалось. Она была очень мелкой, но, как любая быстроногая горная река, могла резко вспучиться, изойти селем, выйти из берегов и затопить все окрестности.

Дождей не наблюдалось целую неделю, снег в горах давно уже растаял, но в лагере осторожничали — выводили детей к речке буквально под конвоем и под конвоем же, сосчитав по мокрым макушкам, возвращали обратно. Но плох тот советский ребенок, который мирится с запретами. Вот и мы, удостоверившись, что никого из взрослых поблизости нет, быстренько отодвинули доску в заборе и выбрались через лаз к речке.

Пока Каринка набивала карманы каменной мелочью, мы с Манькой увлеченно паслись окрест, подъедая растущий в изобилии кислый щавель.

— И мне наберите, — велела Каринка.

— Шама наберешь, — прошамкали мы.

— А это вы видели? — погрозила она кулаком.

— Видели, — вздохнули мы и в темпе нарвали букет щавеля — конфликтовать с Каринкой себе дороже.

Потом мы нашли в кустах укромное местечко и спрятали там гальку — таскать ее по лагерю было чревато. Взрослые, они хоть и наивные люди, но не настолько, чтобы по килограмму отборной речной гальки не заподозрить преступные намерения у таких, на первый взгляд, безвредных девочек, как мы.

А что на первый взгляд мы были безвредными девочками, это я вам гарантирую. Я, например, была высокая, сильно худая и жалко топорщилась во все стороны острыми локтями и коленками. Вполне себе безобидное зрелище, скажите? Манька была маленькой и полненькой, щебетала непрерывно, смешно картавя на «р», и ходила, деловито выставив вперед себя круглое пузо. А Каринка получалась переходным звеном между нами — не толстенькая, но и не шибко худая, ростом чуть ниже меня, с дивными ямочками на щеках. Нормальные, казалось бы, дети.

Знаете, как нас папа называл? «Трио Беда». А еще он говорил, что ямочки на щеках Каринка завела для отвода глаз, чтобы усыплять бдительность взрослых. И что в нашем персональном антропогенезе что-то пошло не так, и на выходе получилось то, что получилось. И что наше второе имя — «За Что?».

Потому что:

— За что?! — выкрикивала мама, оплакивая выжженные навылет наши платья и куртки.

— За что?! — кипела Ба, гоняя нас, аки гусей, по двору.

— За что?! — рыдал дядя Миша над очередным загубленным нами электрическим прибором.

— За что? — по любому поводу восклицали взрослые.