Пока Маньке делали рентген, а потом проявляли снимки, мы сидели во дворике и наблюдали за больными, которые прохаживались вдоль лавочек.

— Будете себя плохо вести, вам вырежут аппендикс, и вы тоже будете по стеночке передвигаться, — внушала нам Ба.

— Мы будем себя хорошо вести!

— Мам, ну чего ты детей пугаешь? — встрял дядя Миша.

— Не мешай мне их воспитывать! — рассердилась Ба.

Минут через двадцать появился папа.

— Ну что? — подбежали мы к нему.

— Все в порядке, ни трещинки, ни растяжки.

— Уф, какое счастье, — вздохнула с облегчением Ба, — а где же Маня?

— Она сидит в моем кабинете и требует, чтобы я ей зуб запломбировал. Или вырвал на худой конец, — засмеялся папа.

— Убью, — выдохнула Ба и ринулась к проходу в больницу.

— Дома! — крикнул дядя Миша и припустил за Ба.

Потом мы заехали к нам домой, и мама накормила нас хашламой.

— Ай, Надя, — щедро посолила свой обед Ба, — я когда-нибудь протяну ноги из-за ее выходок.

— Тетя Роза, все будет в порядке, — отобрала у нее солонку мама.

— Да? — Ба взяла перечницу и обильно поперчила обед. — Она меня до могилы доведет, я тебе говорю!

— Надя, убери перечницу со стола, — сказал папа.

— Да-да-да, — попробовала Ба обед, — можно и соль убрать, Надя, ты пересолила и переперчила хашламу, ее есть невозможно!

Потом все Манино семейство сходило к нам в туалет, потому что сантехник дядя Володя обещал быть только вечером.

А вечером пришел дядя Володя.

— Роза, только ради тебя я вышел в свой выходной! — сказал он вместо приветствия.

— А я слышала, что ты с утра у Антонянов был, — встала руки в боки Ба.

— Был, — не стал отпираться дядя Володя, — только Антоняну я никак не мог отказать, он же мой непосредственный начальник! Ну и тебе не смог отказать. Побоялся.

Потом дядя Володя зашел в туалет и сказал:

— Я… маму вашего хозяина… что это такое вы тут накакали?

— Это не накакали, это тесто, неужели не видно? — рассердилась Ба.

— Роза, тебе больше негде было тесто замесить, пусть бог тебе даст удачу?

— Валод! — выбесилась Ба. — Проблема не в тесте, там в трубе поварешка застряла!

— Хэх, — крякнул дядя Володя и полез унитаз, — столько лет работаю сантехником, ни разу еще поварешку из туалета не доставал.

— Переживи как-нибудь молча свою премьеру, — пробухтела Ба.

Когда дядя Володя вытащил, наконец, поварешку и засобирался домой, Ба взяла его за локоть:

— Владимир Оганесович, — проникновенно зашептала она, — я надеюсь, вся эта история останется между нами?

— Обижаешь, Роза Иосифовна, — громко сглотнул дядя Володя.

— Иди, — смилостивилась Ба.

И сантехник ушел в темноту, унося с собой сумбур своих мыслей.

«Интересно, что они хранят в холодильнике, если в туалет ходят с половником», — лихорадочно соображал он.

Мане, конечно, потом влетело. За все — и за тесто, и за поварешку, и за сломанный зонт, и за позор, который пришлось пережить Ба перед сантехником.

Ба выпросила в больнице рентгеновские снимки Мани и развесила их по стенам ее комнаты. Для устрашения.

— Бааааа, — ныла Манюня, — это что, мой череп? Не хочуууууу!!!!!!!!!

— Это твой пустой череп! — ругалась Ба.

Все две недели до поездки в Адлер снимки провисели в Маниной комнате. Сначала Маня пугалась, потом свыклась с ними и стала водить нас на экскурсию к себе.

— Это мой пустой череп, — гордо тыкала она в снимок пальцем.

— А это чивой?

— А это таз.

— Совсем не похож, — удивлялись мы, — таз он такой, круглый, с ручками. Бывает эмалированный.

— Хм. Не знаю, — приглядывалась к снимку Манюня, — может, и эмалированный. Но точно не круглый. Скорее…

— Скорее чего?

— Слово забыла. Скорее… скорее…

— Ну! — поторопили мы ее.

— Веснушчатый, во! — наконец вспомнила слово Маня. — Точно, у меня веснушчатый таз.