Разрушенный дворец - Эрин Уатт (2018)

Сцепив руки в замок за головой, он грустно смотрит на меня.

– Значит, никакого веселья? – с разочарованием спрашиваю я тихим голосом.

Не то чтобы я не переживу, если у нас не будет секса, но, пока я в его объятиях, в наших жизнях не существует ничего плохого. Только мы двое.

– Пока нет. – Он старается улыбнуться, но улыбка почти сразу же гаснет. Похоже, он понимает, что фальшивые улыбки со мной не прокатывают. – Может, сядешь?

В комнате Рида не так много вариантов, куда можно сесть. Обстановка тут почти спартанская: большая кровать, комод и небольшой диван на двоих перед огромным телевизором на стене. Я опускаюсь на кровать, и мне хочется лишь одного – забраться под одеяло и сидеть там, пока весь этот кошмар не закончится.

– Пришли результаты вскрытия Брук, – начинает Рид.

У меня останавливается сердце. О нет. Печаль в его глазах подсказывает мне, что хороших новостей ждать не стоит, и внезапно меня начинает подташнивать. Нет, не может быть, чтобы отцом ребенка был Рид…

– Это папин ребенок, – заканчивает он.

Во мне борются облегчение и шок.

– Что? Серьезно?

Рид кивает.

– Видимо, вазэктомия оказалась неэффективной.

– А такое вообще возможно?

– В некоторых случаях – да. – Рид засовывает руки в карманы. – И папа тяжело воспринял эту новость. В том смысле, что он не хотел быть с Брук, но для их ребенка был готов на все. Мне кажется, сейчас, когда он узнал об отцовстве, ему трудно смириться с его гибелью.

Я кладу руку на грудь. Бедняга Каллум!

– Мне так жаль его!

– Мне тоже. Но самое печальное, неважно, кто действительно отец ребенка, – Брук угрожала им только мне, и я по-прежнему единственный, у кого был мотив, и единственный, кого в ту ночь запечатлели камеры видеонаблюдения.

Я закусываю губу.

– Когда пришли результаты теста на отцовство?

– Вчера.

Я сердито смотрю на него.

– И ты решил сказать мне только сейчас?

– Я ждал папу. Но он даже Истону и близнецам пока ничего не сказал. Говорю же, он чертовски расстроен. Но тебе я должен был рассказать. Ведь я пообещал, что больше не буду хранить от тебя секреты, помнишь?

Я испытываю досаду.

– Ты весь день избегал меня в школе, – обвиняющим тоном говорю я.

Рид вздыхает.

– Да, знаю. Прости. Я просто пытался придумать, как рассказать тебе о других вещах.

По спине бегут мурашки.

– Каких еще других вещах?

– Слушание по моему делу назначили на май, – признается он.

Я вскакиваю с кровати.

– Через целых шесть месяцев?!

Рид мрачно улыбается.

– Гриер говорит, что у меня есть конституционное право потребовать безотлагательного судебного разбирательства.

В животе все словно переворачивается.

– Скажи, что парни Каллума что-нибудь нашли! Они же разыскали меня, в конце концов!

– Ничего. – На лице Рида ни проблеска надежды. – Они ничего не нашли.

Он на секунду умолкает.

– Гриер говорит, что я могу не выиграть.

Я начинаю ненавидеть каждое предложение, которое начинается со слов «Гриер говорит…».

– И что теперь?

Слезы жгут глаза, и я пристально рассматриваю ковер. Зачем добавлять к мукам, которые я слышу в его голосе, еще и свои переживания?

– Он хочет, чтобы я признал себя виновным.

Тут я уже больше не в состоянии сдержать стон отчаяния.

– Нет!

– Это двадцать лет тюремного заключения, но команда окружного прокурора будет рекомендовать десять. Из-за того, что тюрьмы переполнены, Гриер говорит, меня могут выпустить лет через пять. Я думаю, мне стоит…