Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

* * *

Окна конторы «Линии Джона Голта» выходили в темный переулок.

От своего стола Дагни не могла видеть небо: боковая стена огромного небоскреба «Таггерт Трансконтинентал» закрывала ей все поле зрения.

Теперь ее штаб-квартира представляла собой две комнаты, располагавшиеся на первом этаже вконец обветшавшего дома. Он еще не начал рушиться, однако верхние этажи были заколочены как небезопасные для проживания. Здание это являлось приютом полубанкротов, существовавших, как и само оно, благодаря инерции прошлого.

Новое место ей нравилось: оно позволяло сэкономить деньги. В комнатах не было ни лишней мебели, ни лишних людей. Мебель привезли из магазинов старья. Люди были отборными, лучших найти она не могла. Во время редких наездов в Нью-Йорк Дагни не хватало времени разглядывать комнату, в которой она работала; она замечала только то, что помещение отвечало своему назначению.

Дагни не знала, что заставило ее в тот день остановиться у окна и смотреть на тонкие струйки дождя на стекле, на стену дома на другой стороне переулка.

Перевалило за полночь. Горстка ее сотрудников уже разошлась по домам. К трем часам утра ей нужно было оказаться в аэропорту, чтобы вернуться на своем самолете в Колорадо. Особых дел уже не оставалось, нужно было только дочитать отчеты Эдди. Внезапно поняв, что торопиться нет никакой необходимости, она остановилась, давая себе немного отдохнуть. Чтение отчетов требовало напряжения, на которое сегодня она уже не была способна. Ехать домой и ложиться спать – слишком поздно, отправляться в аэропорт – рановато. Подумав: «Ну и устала же ты», – Дагни с презрением к себе стала с нетерпением ждать, когда это ее мерзкое настроение, наконец, пройдет. Скорей бы уж…

Она прилетела в Нью-Йорк неожиданно, повинуясь внезапному порыву; в своем самолете она оказалась через двадцать минут после того, как услышала короткий абзац в передаче новостей. Радио сообщило, что Дуайт Сандерс внезапно, без объяснения причин, отошел от дел. И она поспешила в Нью-Йорк, надеясь отыскать его и отговорить.

Однако, пересекая по воздуху континент, она думала, что не найдет уже и следа этого человека.

Весенний дождь висел за окном недвижной дымкой тумана. Дагни смотрела на разверстую пещеру почтово-багажного отдела вокзала «Таггерт», или, как его теперь стали именовать, терминала. Внутри, среди стальных балок потолка, горели лампочки, на истертом бетонном полу в несколько штабелей был уложен багаж. Отдел казался вымершим.

Дагни посмотрела на трещину, зигзагом протянувшуюся по стене ее кабинета. Вокруг не слышалось ни звука. Она понимала, что осталась одна среди руин этого здания. Здесь нетрудно было вообразить, что кроме нее во всем городе никого не осталось. На нее нахлынуло чувство, с которым она боролась не один год: чувство одиночества, куда большего, чем просто это мгновение, чем царящее в комнате безмолвие, чем сырая и безлюдная улица, – одиночества серой пустоши, одиночества, в котором нет цели, достойного стремления к ней; одиночества ее детства.

Поднявшись, она подошла к окну. Прижав лицо к стеклу, Дагни смогла увидеть все здание «Таггерт», стены которого сходились к далекой башенке, упиравшейся, казалось, в самое небо. Она посмотрела на темное окно комнаты, прежде служившей ей кабинетом. Она ощущала себя в ссылке, из которой не возвращаются, – словно бы от здания этого ее отделяло нечто большее, чем тонкий лист оконного стекла, полог дождя и считанные месяцы.

Дагни стояла в комнате, со стен которой осыпалась штукатурка, прижавшись лицом к оконному стеклу, разглядывая недостижимые очертания всего, что она любила. Она не понимала природы своего одиночества. Его можно было описать только так: это не тот мир, в котором я хотела бы жить.