Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

– Не думаю, будто страдание может служить хоть каким-то искуплением, но что бы я ни чувствовал, я страдал недостаточно. Есть вещи, которые я ненавижу, но больше всего – говорить о своих страданиях, они касаются только меня. Но раз ты это уже знаешь, признаюсь, было чертовски трудно. Но я хотел бы, чтобы мне было еще хуже. Я не собираюсь от этого бежать.

Он говорил жестко, без эмоций, словно вынося себе суровый приговор. Она грустно улыбнулась, взяла его руку, прижала к губам, покачала головой, отвергая сей нелицеприятный вердикт, и спрятала лицо в его ладони.

– Что ты хочешь сказать? – ласково спросил он.

– Ничего… – подняв голову, она твердо сказала: – Хэнк, я знала, что ты женат. Я знала, на что иду. Это мой выбор. Ты мне ничего не должен, ничем не обязан.

Он медленно покачал головой, как бы протестуя.

– Хэнк, мне ничего от тебя не нужно, только то, что ты сам хочешь мне дать. Помнишь, ты однажды назвал меня торгашкой? Я хочу, чтобы ты приходил ко мне, не желая ничего, кроме радости. Раз ты остаешься женатым человеком, неважно, по какой причине, у меня нет прав протестовать. Моя торговля очень проста: знать, что радость, которую ты мне приносишь, вознаграждается той радостью, что ты получаешь от меня, а не страданиями, твоими или моими. Я не приму жертв, и не стану приносить себя в жертву. Если ты потребуешь от меня большего, чем то, что я могу дать, я откажу тебе. Если ты попросишь меня бросить железную дорогу, я брошу тебя. Если удовольствие одного из нас потребует от другого боли, то никакой сделки не будет. Торговля, при которой один человек приобретает, а другой теряет, – обман. В бизнесе ты этого не делаешь, Хэнк, не поступай так и в жизни.

Словно искаженная фонограмма, за ее словами прозвучали недавние слова Лилиан. Какая бездонная пропасть разделяла этих женщин, какая невообразимая разница была в том, что каждая из них искала в нем и в жизни.

– Дагни, что ты думаешь о моем браке?

– У меня нет права думать о нем.

– Может быть, тебя что-то интересует?

– Раньше, пожалуй… до того, как я пришла в дом Эллиса Уайэтта. Потом все стало неважно.

– Ты не задала мне ни одного вопроса.

– И не стану.

Помолчав минуту, он сказал, глядя ей прямо в глаза, словно подчеркивая отказ от права на неприкосновенность своей личной жизни, которое, впрочем, она никогда не нарушала:

– Я хочу, чтобы ты знала только одно: я не прикасался к ней с тех пор… после дома Эллиса Уайэтта.

– Я рада.

– Думаешь, я смог бы?

– Я никогда не позволяла себе думать об этом.

– Дагни, ты хочешь сказать, что если бы я… ты с этим бы смирилась?

– Да.

– И не возмутилась бы?

– Всеми фибрами души. Но, если бы ты сделал такой выбор, приняла бы его. Я хочу тебя, Хэнк.

Он взял ее руку и прижал к губам, она уловила мгновенное напряжение его тела, и внезапно он почти рухнул, впившись поцелуем в ее плечо. Потом, рванув, потянул ее к себе, уложил хрупкое тело в голубой сорочке себе на колени и обнял, без улыбки глядя так, словно ненавидел ее за эти слова, и одновременно больше всего на свете хотел их услышать.

Он наклонился к ее лицу, и она услышала вопрос, который он повторял снова и снова, всегда резко, словно наружу прорывалась его вечная тайная мука:

– Кто был твоим первым мужчиной?

Она откинулась, пытаясь отодвинуться от него, но он не позволил.

– Нет, Хэнк, – твердо ответила она.

Он улыбнулся короткой, напряженной улыбкой.

– Я знаю, ты не ответишь, но не перестану спрашивать, потому что никогда не приму того… до меня.

– Спроси себя, почему.

Он ответил, медленно проведя рукой от ее груди до колена, словно подтверждая свое обладание ее телом и одновременно ненавидя его.

– Потому что… то, что ты позволяешь мне делать… я не ожидал, что ты позволишь такое даже мне… но знать, что ты позволяла это другому мужчине и хотела, чтобы он это делал…