Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

В середине стола красовался позолоченный деревянный крестьянский башмак, наполненный цветками ноготков, кистями винограда и морковью. Свечи были вставлены в тыквы с вырезанными на них улыбающимися рожицами, а по скатерти рассыпались изюм, орехи и конфеты.

На обед в День благодарения собрались Риарден, его жена, мать и брат.

– Сегодня вечер, когда мы благодарим Создателя за его благословение, – произнесла мать Риардена. – Господь был добр к нам. У некоторых людей сегодня нет еды, а у иных и дома нет, и очень многие в стране остались без работы. Посмотришь на город, и жутко делается. Да вот, совсем недавно, на прошлой неделе, кого бы вы думали я встретила? Люси Джадсон-Генри, помните Люси Джадсон? Жила в Миннесоте в соседнем доме с нами, когда тебе было двадцать лет. У нее был мальчик твой ровесник. Я потеряла связь с Люси лет двадцать тому назад, когда они переехали в Нью-Йорк. Так меня просто ужас охватил, когда я увидела, во что она превратилась: беззубая старая ведьма, в мужском пальто, просит подаяния на углу. И я подумала, что и со мной такое могло бы случиться, если бы не милость Господня.

– Ну что ж, если полагается возносить благодарности, – весело произнесла Лилиан, – я думаю, мы не должны позабыть про Гертруду, новую повариху. Она – настоящий художник.

– Я в этом смысле старомоден, – вставил Филипп. – И хочу поблагодарить самую лучшую на свете мать.

– Кстати, – сказала мать Риардена, – мы должны поблагодарить Лилиан за этот обед и за те труды, что она приложила, дабы сделать его таким красивым. Она несколько часов украшала стол. Он такой затейливый и необычный.

– Это все деревянный башмак, – заметил Филипп, наклонив голову, он придирчиво и с одобрением рассматривал вазу. – Удачная находка. У всех есть свечи, столовое серебро и барахло, которое дорого стоит, а этот башмак нужно было придумать.

Риарден не сказал ничего. Свет свечей обрисовал его лицо, словно старинный портрет, который не выражал ничего, кроме безразличной вежливости.

– Ты не прикоснулся к вину, – сказала мать, посмотрев на него. – Я думаю, ты должен предложить тост с благодарностью людям этой страны, которые так много тебе дали.

– Генри не в том настроении, мама, – ответила Лилиан. – Боюсь, День благодарения – праздник только для тех, у кого совесть чиста.

Она подняла бокал, но остановилась на полпути и спросила:

– Ты собираешься сделать какое-нибудь заявление на завтрашнем процессе, Генри?

– Собираюсь.

Она поставила бокал на стол.

– Что именно ты собираешься сказать?

– Завтра услышишь.

– Не воображаешь ли ты, что сможешь легко отделаться?

– Я не знаю, что ты имеешь в виду, говоря «отделаться».

– Ты понимаешь, что против тебя выдвинуто серьезное обвинение?

– Понимаю.

– Ты признался, что продал металл Кену Данаггеру.

– Признался.

– Тебя могут посадить в тюрьму на десять лет.

– Не думаю, хотя такое возможно.

– Ты читал газеты, Генри? – со странной улыбкой вступил Филипп.

– Нет.

– О, ты должен их прочитать!

– Должен? Зачем?

– Чтобы знать, как они тебя обзывают!

– Это даже интересно… – слова Риардена относились к улыбке Филиппа, выражавшей явное удовольствие.

– Я ничего не понимаю, – сказала мать. – Тюрьма? Ты сказала, тюрьма, Лилиан? Генри, тебя посадят в тюрьму?

– Все может быть.

– Но это нелепо! Сделай же что-нибудь!

– Что?

– Не знаю. Я ничего в этом не понимаю. Уважаемые люди не садятся в тюрьму. Сделай что-нибудь. Ты же всегда знал, что делать с бизнесом.

– С другим бизнесом.

– Я не верю в это, – она говорила тоном испуганного, избалованного ребенка. – Ты говоришь так, словно хочешь, чтобы тебя пожалели.

– Он корчит из себя героя, мама, – ответила Лилиан, холодно улыбаясь. – Генри, тебе не кажется, что твое поведение совершенно несерьезно?

– Нет.