Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

Когда она, опираясь на трость, вошла с солнечного света в сырой полумрак здания, то, что она испытала, было отчасти дежавю, отчасти ностальгией. Это был старый добрый промышленный Восток, от которого, как ей уже стало казаться, ее отделяли столетия. Дагни застыла, очарованная столь привычным и столь приятным зрелищем поднимающихся к стальным балкам потолка красноватых волн, летящих из невидимых источников искр, внезапно вспыхивающих, пронизывающих густой туман, языков пламени, песчаных изложниц, светящихся белым металлом. Стен здания в тумане видно не было, все габариты скрадывались. И на миг Дагни представила себя посреди громадного литейного цеха в Стоктоне, штат Колорадо… это был «Нильсен Моторс»… а может, и «Риарден Стил».

– Привет, Дагни!

Из тумана к ней вышел улыбающийся Эндрю Стоктон; она увидела протянутую с гордой уверенностью, черную от сажи ладонь, словно олицетворявшую все увиденное вокруг.

Дагни пожала руку.

– Здравствуйте, – ответила она, не зная, приветствует прошлое или будущее. Потом, покачав головой, добавила: – Как получилось, что вы здесь не сажаете картошку и не шьете обувь? Вы почему-то занимаетесь своим делом.

– А, обувь шьет Кэлвин Этвуд из нью-йоркской компании «Этвуд Лайт энд Пауэр». Кроме того, мое дело – одно из древнейших и повсюду до зарезу необходимое. Однако все не просто так. Я за него боролся. Пришлось сперва разорить конкурента.

– Что?

Кэлвин усмехнулся и указал на застекленную дверь залитой солнцем комнаты.

– Вот он, мой разоренный конкурент.

Сквозь стекло Дагни увидела согнувшегося над длинным столом молодого человека: он трудился над сложным чертежом изложницы нового типа. У него были изящные, сильные пальцы пианиста и решительное лицо хирурга, сосредоточенного на жизненно важной операции.

– Он скульптор, – сказал Стоктон. – Когда я приехал сюда, у него с партнером были кузница и ремонтная мастерская. Я открыл настоящий литейный цех и отнял у них всех клиентов. Этот парень не мог делать того, что умею я, да и для него это было лишь побочным занятием: его основное дело – скульптура, поэтому он стал работать у меня. Теперь он получает больше денег даже за укороченный рабочий день, чем в своей мастерской. Его партнер – химик, и он занялся производством удобрений, от которых урожай некоторых культур повысился здесь вдвое. В частности, картофеля.

– Значит, кто-то может вытеснить из дела и вас?

– Конечно. В любое время. Я знаю человека, который смог бы и, возможно, сделает это, когда переберется сюда. Но, черт возьми, я бы согласился работать у него хоть дворником. Он бы пронесся ракетой по этой долине. Удвоил, утроил бы все то, чем я занимаюсь.

– И кто же это?

– Хэнк Риарден.

– Да… – прошептала Дагни. – Да, конечно…

Она и сама удивилась, почему сказала это с такой уверенностью. Она ведь прекрасно знала, что, с одной стороны, присутствие Хэнка Риардена в этой долине невозможно, а с другой – что это его место, именно его, это мечта его юности, всей его жизни, это земля, к которой он всегда стремился, цель его мучительной битвы… Ей казалось, спирали окрашенного пламенем тумана ломают время, втягивая его в какой-то дикий водоворот; в сознании ее проплывала смутная мысль, словно некое затертое нравоучение, которому все равно никто никогда не следовал: «Обладать вечной юностью значит достичь изначальной мечты», а в ушах зазвучали слова того бродяги в хвостовом вагоне «Кометы» о том, что Джон Голт нашел источник юности, вечной жизни, который, подобно огню Прометея, хотел дать людям. Только он не вернулся… так как понял, что это просто невозможно.

В гуще тумана взлетел сноп искр, и Дагни увидела широкую спину мастера, тот широким жестом подавал кому-то какой-то знак, руководя одному ему ведомым процессом. Он повернул голову, она увидела его профиль, и у нее перехватило дыхание.

Стоктон заметил это, усмехнулся и крикнул в туман: