Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

– Джентльмены – «Таггерт Трансконтинентал», – произнес Мидас Маллиган.

Сказал он это с улыбкой, но глаза оставались серьезными; благодаря какой-то неуловимой интонации его голоса, название железной дороги прозвучало подобно звучному титулу, как во времена Ната Таггерта.

Дагни неторопливо кивнула стоявшим перед ней мужчинам, заранее зная, что это люди, чьи критерии ценности и чести такие же, как у нее, люди, знающие цену этого титула не хуже ее самой, и со внезапной тоской поняла, насколько нуждалась в таком признании многие годы.

Она медленно переводила взгляд от лица к лицу: Эллис Уайэтт… Кен Данаггер… Хью Экстон… доктор Хендрикс… Квентин Дэниелс; Маллиган назвал имена двух остальных:

– Ричард Халлей, судья Наррангасетт.

Легкая улыбка Ричарда Халлея словно бы говорила ей, что они знают друг друга много лет, – как оно и было, в ее одинокие вечера у проигрывателя. Суровая внешность седовласого судьи Наррангасетта напомнила, что его как-то назвали мраморной статуей с повязкой на глазах; фигуры, подобные этой, исчезли из залов суда, когда золотые монеты вышли из обращения, уступив место невнятной бумаге.

– Вам давно уготовано место здесь, мисс Таггерт, – сказал Мидас Маллиган. – Мы ждали, что вы появитесь не так, но все равно – с приездом.

Ей хотелось крикнуть «Нет!», но она услышала свой негромкий голос:

– Спасибо.

– Дагни, сколько лет вам потребуется, чтобы научиться быть собой? – это сказал Эллис Уайэтт, он взял ее под локоть и повел к креслу, откровенно посмеиваясь над выражением беспомощности на ее лице, над борьбой улыбки и усиленным сопротивлением ей. – Только не притворяйтесь, что не понимаете нас. Прекрасно понимаете.

– Мы никогда не судим излишне категорично, мисс Таггерт, – заговорил Хью Экстон. – Это моральное преступление, характерное для наших врагов. Мы не говорим – мы демонстрируем. Не заявляем – доказываем. Мы ждем не вашего послушания нам, а сознательной убежденности. Вам открылись ныне все грани нашего секрета. Вывод делайте сами. Мы можем помочь вам назвать его, дать ему имя, но не принять – последнее зависит только от вас, от вашей доброй воли.

– Мне кажется, я знаю ваш секрет, – искренне ответила она. – Кажется, я всегда знала его, только не могла найти, нащупать, и теперь боюсь… боюсь не услышать его имя, а того, что он так близок.

Экстон улыбнулся:

– Как вам это общество, мисс Таггерт?

Он обвел рукой комнату.

– Это? – она внезапно рассмеялась, глядя на лица мужчин на фоне золотисто-медного света, заполнявшего большие окна. – Общество… Знаете, я уже не надеялась снова увидеть кого-то из вас. Иногда думала, чего бы ни отдала за один только взгляд, за одно только слово. А теперь… теперь это словно детская мечта, когда казалось, что когда-нибудь в раю я увижу тех великих умерших, кого не видела на Земле, и выберу из всех минувших веков лишь тех людей, с кем хотела бы познакомиться.

– Ну, что ж, это один из ключей к нашему секрету, – кивнул Экстон. – Спросите себя, должна ли ваша мечта о рае сбыться, когда мы все будем в могиле, или осуществиться здесь и сейчас. В этой жизни, на этой земле.

– Понимаю, – прошептала Дагни.

– А если б вы встретили в раю этих великих людей, – спросил Кен Данаггер, – что бы хотели сказать им?

– Просто… просто «здравствуйте», наверно.

– Это не все, – сказал Данаггер. – Есть нечто, что вы захотите от них услышать. Я тоже не знал, что именно, пока впервые не увидел его, – указал он на Голта, – и Джон сказал это, и тут я понял, чего недоставало мне всю жизнь. Мисс Таггерт, вы захотите, чтобы они посмотрели на вас и произнесли одно короткое, но веское слово: «Молодчина!»

Дагни молча кивнула и опустила голову, не желая, чтобы все видели ее внезапные слезы.

– Раз так, хорошо: «Молодчина, Дагни! Молодчина…», а теперь вам пора отдохнуть от того бремени, которого вы не ждали.