Триумфальная арка - Эрих Ремарк (1946)

Кэт помолчала.

— Порою мне кажется, что прежняя жизнь кончилась, — сказала она. — Беспечность, надежды — все это уже позади.

Равик улыбнулся.

— Она никогда не кончится, Кэт. Жизнь слишком серьезная вещь, чтобы кончиться прежде, чем мы перестанем дышать.

Она не слушала его.

— Меня часто мучает страх, — сказала она. — Внезапный, необъяснимый страх. Кажется, выйдем отсюда и увидим весь мир в развалинах. Вам знакомо такое ощущение?

— Да, Кэт. Оно знакомо каждому. Вот уже двадцать лет, как вся Европа поражена этой болезнью. Она не ответила, прислушиваясь к песне.

— А теперь уже не по-русски, — сказала она.

— Да, по-итальянски. «Санта Лючия».

Луч прожектора скользнул от скрипача к столику около оркестра, и Равик увидел певицу. Это была Жоан Маду. Она сидела за столиком, опираясь на него рукой, и, словно в раздумье, глядела прямо перед собой, будто была совсем одна в этом большом зале. В резком белом свете лицо ее казалось очень бледным. В нем не осталось и следа от бесцветного, стертого выражения, знакомого Равику. Сейчас оно было озарено какой-то волнующей, погибельной красотой, и он вспомнил, что однажды уже видел его таким — ночью, в ее комнате, но тогда он приписал это легкому дурману опьянения, и все тотчас погасло, исчезло. И вот снова то же лицо, лицо, теперь еще более прекрасное.

— Что с вами, Равик? — спросила Кэт.

Он обернулся.

— Ничего. Знакомый напев. Душещипательный неаполитанский романс.

— Воспоминания?

— Нет. У меня нет воспоминаний.

Он сказал это резче, чем хотел, и Кэт внимательно посмотрела на него.

— Иной раз мне так хочется знать, что с вами происходит, Равик.

Он небрежно махнул рукой.

— То же, что и со всеми другими. В наши дни мир полон авантюристов поневоле. Их можно встретить в любом отеле для беженцев. И у каждого своя история, которая была бы прямо-таки находкой для Александра Дюма или Виктора Гюго. А теперь едва начнешь рассказывать, как все уже зевают… Выпейте еще, Кэт… Спокойно прожить жизнь — вот что сегодня кажется самым невероятным приключением.

Оркестр заиграл блюз. Более убогой музыки невозможно было вообразить, однако несколько пар все же начали танцевать. Жоан Маду поднялась и направилась к выходу. Она шла так, словно ресторан был пуст. Вдруг Равику вспомнилось, что сказал о ней Морозов. Жоан прошла довольно близко от их столика. Ему показалось, что она заметила его, но ее взгляд равнодушно скользнул куда-то мимо него, и она вышла из зала.

— Вы знакомы с этой женщиной? — спросила Кэт, наблюдавшая за ним.

— Нет.

VIII

— Вы видите, Вебер? — спросил Равик. — Здесь… здесь… И здесь…

Вебер склонился над операционным столом.

— Да…

— Маленькие узелки, вот… И вот… Это не просто опухоль и не разрастания…

— Нет…

Равик выпрямился.

— Рак, — сказал он. — Несомненно рак! Давно у меня не было таких сложных случаев. Исследование зеркалом ничего не дает, в области таза прощупывается только небольшое размягчение на одной стороне, небольшой инфильтрат, — может быть, киста или миома, — ничего серьезного, но идти снизу нельзя. Пришлось вскрыть брюшную полость, и мы вдруг обнаруживаем рак.

Вебер посмотрел на него.

— Что вы намерены делать?

— Можно взять замороженный срез и сделать биопсию. Буассон еще в лаборатории?

— Конечно.

Вебер поручил сестре позвонить в лабораторию. Она поспешно исчезла, неслышно ступая на резиновых подошвах.

— Необходимо расширить объем операции — сделать гистероэктомию,[9] — сказал Равик. — Остальное не имеет смысла. Весь ужас в том, что она ничего не знает. Пульс? — спросил он.

— Ровный. Девяносто.

— Кровяное давление?

— Сто двадцать.

— Хорошо.

Равик посмотрел на Кэт.

Она лежала на операционном столе в положении Тренделенбурга.[10]