Триумфальная арка - Эрих Ремарк (1946)

— Он принял меня за какого-то военного магната.

— Неправда. Ты тоже узнал его.

— Из вежливости сделал вид, что узнал.

— Когда ты был здесь в последний раз?

— Не знаю. Много лет назад. Ты уже загорела! Тебе это идет.

— Значит, мне надо всегда здесь жить.

— А ты хотела бы?

— Всегда здесь жить? Нет. Но я хотела бы всегда жить так, как живу сейчас. — Она откинула волосы назад. — Тебе это, конечно, кажется очень легкомысленным, правда?

— Нет, почему же?

Она с улыбкой повернулась к нему.

— Я знаю, любимый, это легкомысленно, но, Боже мой, в нашей проклятой жизни было так мало легкомыслия! Война, голод — всего было вдоволь. А перевороты, а инфляция… Но уверенности, беззаботности, покоя и свободного времени у нас не было никогда. А теперь ты говоришь, что снова надвигается война. Нашим родителям и вправду жилось легче, чем нам с тобой, Равик.

— Да, легче.

— Господи, ведь у нас только одна жизнь, она коротка, она быстротечна… — Жоан прижала ладони к горячему камню. — Наверно, я пустая женщина, Равик. Живу в историческую эпоху, а меня это нисколько не трогает. Я хочу счастья, хочу, чтобы жизнь не была такой трудной и мучительной. Больше ничего.

— А кто этого не хочет, Жоан?

— Ты тоже хочешь?

— Конечно.

Какая синь, подумал Равик, почти бесцветная синь на горизонте, где небо погружается в воду! И эта буря света, охватившая все море, и небосклон, и эти глаза. Они никогда не были такими синими в Париже…

— Как бы мне хотелось всегда так жить. Вместе с тобой.

— Мы так и живем — во всяком случае, сейчас.

— Да, сейчас… а через несколько дней — снова Париж, ночной клуб, где вечно одно и то же, опостылевшая жизнь в грязном отеле…

— Ты преувеличиваешь. Твой отель не так уж грязен. Вот мой действительно грязноват, если не считать номера, в котором я живу.

Она уперлась руками в скалу. Ветер играл ее волосами.

— Морозов все твердит, что ты замечательный врач. Жаль, что тебе приходится жить нелегально. Как хирург ты мог бы зарабатывать кучу денег. Профессор Дюран…

— Откуда ты его знаешь?

— Он бывает в «Шехерезаде». Наш обер-кельнер Рене говорит, что меньше чем за десять тысяч Дюран и пальцем не шевельнет.

— Рене, видимо, в курсе дела.

— А иной раз он делает и по две, и по три операции в день. У него шикарный дом, «паккард»…

Удивительно, подумал Равик. Она мелет страшную чушь, какую на протяжении веков до нее мололи все женщины. Но лицо ее от этого ничуть не меняется. Пожалуй, оно становится еще прекраснее. Амазонка с глазами цвета морской волны, наделенная инстинктом наседки и проповедующая банкирские идеалы. Но разве она не права? Разве красота может быть неправой? Разве вся правда мира не на ее стороне?

На пенистом гребне волны Равик увидел моторную лодку. Он не двинулся с места.

— Вон едут твои друзья, — сказал он.

— Где? — спросила Жоан, хотя давно уже заметила лодку. — И почему мои? Скорее твои. С тобой они раньше познакомились.

— На десять минут.

— Во всяком случае раньше.

Равик рассмеялся.

— Пусть будет по-твоему, Жоан.

— А я к ним не пойду. Ни за что. Не пойду, и все.

— Конечно, не пойдешь.

Равик вытянулся и закрыл глаза. Солнечное тепло сразу же охватило все тело, словно его накрыли легким золотистым покрывалом. Он знал, что последует дальше.

— Мы не слишком учтивы, — сказала Жоан, немного помолчав.

— Влюбленные никогда не отличаются учтивостью.

— Ведь они приехали специально за нами. Если ты не хочешь ехать с ними, то, по крайней мере, спустись вниз и скажи, что мы остаемся.

— Хорошо. — Равик слегка приоткрыл глаза. — Сделаем проще. Пойди к ним и объясни, что мне надо работать. А сама поезжай. Так же, как вчера.