Владычица Озера - Анджей Сапковский (1999)

Она ехала сквозь ад, сквозь преисподнюю, сквозь наикошмарнейший из кошмаров. Между домами, помеченными белыми крестами. Между тлеющими кучами тряпья. Между мертвыми, лежащими поодиночке, и теми, что лежали кучами, один на другом. И между живыми — оборванными полуголыми привидениями с запавшими от боли щеками, ползающими в дерьме, кричащими на языке, которого она не понимала, протягивающими к ней исхудавшие, покрытые ужасными кровавыми коростами руки.

Бежать! Бежать отсюда!

Даже в черном небытии архипелага мест и времен Цири еще долго чувствовала тот дым и смрад.

***

Следующее место тоже было портом. Здесь тоже были сваи, был укрепленный бревнами канал, на канале когги, баркасы, шхуны, лодки, а над ними лес мачт. Но здесь, в этом месте, над мачтами весело покрикивали чайки, а пахло знакомо и привычно: мокрым деревом, смолой, морем и рыбой во всех трех основных вариантах: свежей, несвежей и копченой.

На палубах ближайшей когги ругались двое мужчин, стараясь перекричать друг друга возбужденными голосами. Она понимала, что они говорят. Речь шла о цене на сельдь.

Неподалеку была таверна, из ее раскрытых дверей вырывалась затхлая вонь и запах пива, слышались голоса, звон, смех. Кто-то орал гнусную песенку, все время одну и ту же строфу.

Luned, v’ard t’elaine arse

Aen a meath a’il aen sparse!

Она поняла, где оказалась. Еще прежде, чем прочла на корме название одного их галеасов: «Evall Muire» и порт приписки: «Baccala». Да, она знала, куда попала.

В Нильфгаард.

Она сбежала раньше, чем кто-либо обратил на нее особое внимание.

Однако, прежде чем успела нырнуть в ничто, блоха — последняя из тех, что ползали по ней в предыдущем месте и которая пережила путешествие во времени и пространстве, притаившись в складках курточки, — длинным прыжком соскочила на портовую сваю.

В тот же вечер блоха поселилась в вылинявшей шерсти крысы, старого самца, ветерана множества крысиных битв, о чем свидетельствовало откушенное у самого черепа ухо. В тот же вечер блоха и крыса прошли на корабль. А уже на следующее утро отправились в рейс. На холке,[41] старом, запущенном и донельзя грязном.

Холк назывался «Катриона». Этому названию суждено было войти в историю. Но тогда об этом никто еще не знал.

***

Следующее место — хоть действительно трудно было в это поверить — поразило Цири картиной воистину идиллической. Над спокойной ленивой рекой, несущей воды меж склонившимися над нею ивами, ольхами и дубами, совсем рядышком с мостом, стягивающим берега изящной каменной дугой, среди мальв стоял покрытый камышами трактир, увитый диким виноградом. Над крыльцом покачивалась вывеска с золочеными буквами. Буквами, совершенно незнакомыми Цири. Но на вывеске красовалось вполне удачное изображение кошки, поэтому она предположила, что трактир называется «У черной кошки».

Струившийся из трактира аромат еды притягивал как магнит. Цири не стала раздумывать. Поправила меч на спине и вошла.

Внутри было пусто, только за одним столом сидели трое мужчин. Деревенские на вид. На нее они даже не взглянули. Цири присела в углу, спиной к стене.

Трактирщица, полная женщина в чистейшем фартуке и рогатом чепце, подошла и спросила о чем-то. Ее голос звучал непривычно звонко, но мелодично. Цири указала пальцем на раскрытый рот, пошлепала себя по животу, затем срезала с курточки одну из серебряных пуговиц и положила на стол. Видя удивленный взгляд, она взялась было за вторую пуговицу, но женщина удержала ее движением руки и слегка шипящими, но приятно звучащими словами.

Эквивалентом пуговицы оказалась миска густой овсяной похлебки, глиняный горшочек фасоли с копченой грудинкой, хлеб и кувшин разбавленного вина. Проглотив первую ложку, Цири подумала, что, пожалуй, расплачется. Но сдержалась. Ела медленно. Наслаждаясь едой.