Сумерки - Дмитрий Глуховский (2007)

Раскрыв книгу в нужном месте, я не поверил своим глазам. Это был плотный, почти как ватман, лист мелованной бумаги, прикрытый сверху тончайшей вуалью из полупрозрачной кальки. Именно с таким пиететом преподносили самые важные иллюстрации в многотомных советских энциклопедиях пятидесятых годов их издатели. Я аккуратно отвернул листочек кальки и обмер: из книги прямо мне в глаза пристально смотрел Диего де Ланда собственной персоной.

Словно ожёгшись, я оттолкнул том от себя.

Конечно, ничего удивительного в том, что в такой книге тоже имелась иллюстрация, не было. Но я держал Ягониэля в руках далеко не в первый раз, уже неоднократно пролистывал том насквозь и был готов поклясться, что раньше эта вставка в нём попросту отсутствовала. Проглядеть её я не сумел бы при всём желании: в книге встречались другие рисунки, но все они были сделаны на обычной бумаге, точно такой же, на какой был напечатан текст. Толстый, чуть ли не картонный лист, да ещё и снабжённый накладкой из кальки, выделялся из общей массы страниц. Теперь я не мог понять, как мне удалось пропустить его раньше: стоило только посмотреть на срез бумаги сбоку книги, как белое вкрапление сразу бросалось в глаза.

В голову сразу полезли суетливые и липкие мысли о дьявольщине, и я даже всерьёз задумался, не вышвырнуть ли Ягониэля в окно, от греха подальше. Но соблазн как следует рассмотреть таинственного францисканца оказался слишком велик, и я со смехотворной осторожностью, стараясь не прикасаться к книге руками, приблизился к настоятелю исамальского монастыря.

Его портрет занимал всю страницу. Это была репродукция писанной маслом картины. Краски эти как нельзя лучше подходили для изображения Диего де Ланды: холодный блеск в его глазах вышел у художника до того натурально, что оторваться от тяжёлого взгляда настоятеля было невероятно трудно.

Есть портреты, которые ловят того, кто их рассматривает, и уже не отпускают его. Неважно, с какой точки глядеть на такие полотна — люди на них, кажется, всегда смотрят вам прямо в глаза, отчего предстают живыми. Это, к примеру, справедливо насчёт Джоконды, но и другие работы Леонардо иногда украдкой наблюдают за музейными посетителями. Впрочем, да Винчи не один такой: где-то я читал про малоизвестного испанского художника, которого обвиняли в связях с сатаной и чуть ли даже не сожгли, до того похоже выходили у него портреты. Хотя нет, дело было в другом: изображённые на них люди вскоре умирали, зато на его картинах оставались совершенно как живые… Некоторые даже, по-моему, верили, что можно надеяться на вечную жизнь, пожертвовав своей бренной оболочкой и переселившись на один из волшебных холстов, так что очередь заказчиков к этому мастеру никогда не редела. Жаль, не помню, чем закончилась эта красивая история, которая, наверное, и вдохновила Уайльда на создание его собственного Портрета. Любой полинезийский абориген не сочтёт её смешной или неправдоподобной: если я ничего не путаю, они до сих пор отказываются позировать и даже сниматься на плёнку, боясь, что их изображение отнимет у них жизненную силу. Как бы то ни было, несколько скверных маленьких репродукций с портретов того художника, сопровождавшие текст, поражали воображение. Помню, я решил тогда непременно отправиться в Испанию, чтобы взглянуть на них вблизи. И, как обычно, не только не собрался, но и в конечном итоге позабыл имя мастера; постепенно изначально яркое впечатление и вызванное им любопытство поблекли и затёрлись среди новых переживаний.