Два раза в неделю я выезжаю на часок-другой с моими девушками. Каждый раз они приходят в бурный восторг, и я начинаю уже понимать, что одна из них – та, что помоложе, – готова влюбиться в меня.

Вчера даже приходил ее отец, которого раньше я в глаза не видел. Он живет недалеко, но нас ни разу не навещал, поэтому я знал только ее братьев. В дом вошел высокий старик с длинной белоснежной бородой. Седые волосы расходятся в стороны, открывая умный и благородный лоб. Старик говорил на хинди, а дочь переводила. Он пригласил меня к себе в гости. «На велосипеде это совсем недалеко», – сказал он через маленькую принцессу (так я называл его дочь). Я пообещал нанести вскоре ответный визит.

Выпив чаю с пирожными, старик ушел, но я заметил, что он успел рассмотреть в доме все до мельчайших подробностей. Маленькая принцесса была счастлива, чувствуя, что отец доволен и своим визитом, и нами.

Мне исполнилось тридцать шесть, я вполне здоров и чувствую себя еще молодым; и все, к счастью, считают меня молодым и больше тридцати не дают. А этой малышке девятнадцать. Истинная дочь своего народа, она унаследовала от него красоту, спокойствие и некий фатализм, всецело полагаясь на судьбу. Любить такую чудесную девушку и быть любимым – это ли не величайший дар, ниспосланный мне небесами!

Когда мы выезжаем втроем, она всегда занимает место спереди, очень хорошо зная, что стоит ей только выпрямиться, а мне нажать на педали, как в тот же момент я наклоняю голову немного вперед и почти касаюсь ее лица. Стоит ей откинуться назад – и я созерцаю всю красоту ее обнаженной груди под газовой тканью: под тканью она даже лучше видна, чем если бы вообще ничем не была прикрыта. От взаимного легкого прикосновения ее большие черные глаза вспыхивают огненным блеском, алые губы, оттененные кожей цвета чая, приоткрываются в жажде поцелуя. Великолепные зубы достойны этих чудесных губ, а свойственная только ей одной манера произношения некоторых слов заставляет кончик ее розового язычка чуть-чуть показываться из полуоткрытого рта. Святейшие из святых, давших нам католическую веру, не смогли бы удержаться при виде ее от шаловливых мыслей.

Сегодня вечером мы идем в кино вдвоем. У сестры разыгралась мигрень. Мигрень, похоже, притворная, чтобы оставить нас наедине. Индара появилась в длинном белом платье из муслина, доходившем ей до лодыжек, обнажавшихся при ходьбе, при этом взору открывались три серебряных кольца. Сандалии с позолоченными ремешками делали ножку очень элегантной. Крошечная золотая ракушка закреплена на правой ноздре. На головке, подвязанная золотой лентой, короткая муслиновая накидка, которая едва прикрывает плечи. С ленты опускаются, доходя до середины лба, три нитки крошечных разноцветных полудрагоценных камней. Нитки раскачиваются на ходу, то открывая, то закрывая на лбу яркое голубое пятно татуировки – ну просто фантастика.

Все, в том числе и мои домочадцы в лице Квик-Квика и однорукого, с умилением наблюдали за нашим отъездом. Мы не можем скрыть от них нашего счастья. Они уверены, что из кинотеатра мы вернемся уже женихом и невестой.

Усадив ее поудобнее на подушку багажника, я направился в центр города. На одной из плохо освещенных улиц я раскрутил педали, и велосипед пошел длинным свободным накатом. Именно тогда она и наградила меня легким поцелуем. Ее губы, как бы украдкой, едва коснулись моих. Никак не ожидая, что она первой решится на этот шаг, я чуть не упал с велосипеда.

Мы сидим в глубине зала, держась за руки. Я разговариваю на языке пальцев, она отвечает. Дуэт влюбленных исполняется молча. Он звучит в зале кинотеатра, где демонстрируется фильм, который мы не смотрим. Песня слышится и в ее пальцах, и в длинных ухоженных ногтях, и в пожатии руки. Она понятна без слов. В ней дышат любовь и желание быть моей. Она склонила голову мне на плечо, и я покрываю ее чистое милое лицо поцелуями.