Мертвые возвращаются? - Тана Френч (2010)

— Я не обольщаюсь, — произнес он, глядя на сигарету так, будто позабыл, что держит ее руке, — ибо знаю, что на данный момент к прошлому для нас возврата нет. Понимаю я и то, что мой план был неосуществим с самого начала. Но, как и у тебя, у нас не было иного выхода — мы могли лишь попробовать.

Он бросил окурок на каменную плиту и затоптал. Лицо его постепенно приобретало застывшее, отрешенное выражение — маска была мне хорошо знакома, Дэниел надевал ее всякий раз, когда разговаривал с посторонними людьми, — а голос сделался холодным как лед. Господи, лишь бы он продолжал говорить — тогда у меня оставайся пусть крошечный, но шанс.

Будь у меня хотя бы слабая надежда, что это сработает, я бы не раздумывая рухнула на колени и умоляла бы его остаться. Но нет, с Дэниелом номер не пройдет. Так что единственной надеждой была логика, четкие взвешенные доводы.

— Послушай, — сказала я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Ты переоцениваешь риск. Если я что-то запишу на пленку, в зависимости от фактов это будет означать тюремный срок для всех четверых — одному за убийство, остальным как сообщникам или даже соучастникам. Что вам остается? К чему вы потом вернетесь? Если принять во внимание отношение к вам со стороны местных жителей, какова вероятность того, что к моменту вашего освобождения дом еще будет стоять на месте?

— Будем надеяться.

— Если ты расскажешь мне, что произошло, я попытаюсь тебя отстоять. Даю слово.

У Дэниела имелись все основания одарить меня сардонической усмешкой, однако он смотрел на меня с каким-то странным, вежливым интересом.

— Трое из вас отделаются легким испугом, четвертый может получить другой срок: вместо умышленного за непреднамеренное убийство. Потому что никакого умысла не было. Просто вспыхнула ссора. Никто не хотел никого убивать. И я буду доказывать перед судом, что вы все любили ее, а тот, кто нанес смертельный удар, находился в состоянии аффекта. За непреднамеренное убийство дают самое большее пять лет. Когда срок закончится, тот, кто его отсидит, выйдет на свободу, и вы четверо можете все забыть и вернуться к нормальной жизни.

— Я не большой знаток права, — произнес Дэниел, наклоняясь, чтобы взять стакан, — но, насколько мне известно — исправь меня, если ошибаюсь, — ничто из того, что говорит подозреваемый во время допроса, не считается уликой, если только подозреваемого об этом не предупредили. Я спрашиваю из чистого любопытства: каким образом ты намерена предупредить людей, которые даже не подозревают, что ты работаешь в полиции?

Дэниел прополоскал стакан и, прищурившись, поднес его к свету — проверить, насколько чист.

— Никак, — ответила я. — В этом нет необходимости. Что бы ни было записано на мою пленку, этого никогда не услышат в зале суда. Правда, запись может быть использована для выдачи ордера на арест, а также во время официального допроса. Как долго, на твой взгляд, продержится, к примеру, Джастин, если его арестовать в два часа ночи и на целые сутки отправить на дознание к детективу Мэки, а в качестве фона включить пленку, на которой описывается убийство Лекси?

— Интересный вопрос, — согласился Дэниел. Он завинтил на бутылке пробку, а саму бутылку аккуратно поставил на скамейку рядом со стаканом.

Сердце колотилось у меня в груди подобно ударам молота.

— Никогда не рискуй всеми картами, особенно если они дерьмовые. Рисковать можно лишь в том случае, если ты абсолютно уверен, что сильнее противника. А насколько уверен ты сам?

Дэниел одарил меня уклончивым взглядом, который мог означать что угодно.

— Нам пора в дом, — произнес он. — Давай скажем остальным, что мы остаток дня читали и приходили в себя от похмелья. Как тебе мое предложение?

— Дэниел… — Мое горло сковал спазм.

Я не могла сделать ни единого вздоха. Пока он не перевел взгляд вниз, я даже не поняла, что схватила его за рукав.