Ревенант - Павел Корнев (2020)

– Неужели удержать морок – такое сложное дело? – задал бретер риторический вопрос и, не дав вставить девчонке ни слова, продолжил: – Вот пойдешь купаться голышом, а следом Уве заявится, и что – груди ладошкой прикрывать станешь, как клуша деревенская? – Он поднял очи горе и протянул: – Хотя какие груди? Чего там прикрывать?! Но даже твой тощий зад ладошкой не загородить! В мороке спрятаться не сможешь, так и будешь как курица с отрубленной головой метаться! Точно! Курица безмозглая, вот ты кто!

Уве от столь неожиданного упоминания даже рот разинул, Марта же явственно покраснела, но точно не из-за смущения, а от злости. Даже не знаю, что ее взбесило больше: столь пренебрежительный отзыв о фигуре или сравнение с курицей. Ведьма уже приготовилась дать едкую отповедь, но в последний момент благоразумно прикусила язык. Микаэль посмотрел на нее с некоторым разочарованием, что-то неразборчиво пробурчал себе под нос и принялся расправлять усы; без толку – те промокли и обвисли.

Впереди потянулась длинная вереница телег, пришлось выехать на обочину и заставить усталых лошадей перейти с шага на рысь. А только обоз остался позади, и я едва не стоптал человека, неожиданно вынырнувшего из серой пелены дождя. По краю дороги шествовала целая процессия босых и обнаженных по пояс путников, которые истово охаживали свои спины веревками с навязанными на них узлами; пришлось взять левее.

– Кто это? – удивленно шепнула поравнявшаяся со мной Марта.

– Флагелланты, – пояснил я, заметил в льдисто-серых глазах девчонки непонимание и пояснил: – Паломники, истязающие себя ради искупления грехов.

– Каких грехов?

– Не слышала о несовершенстве человеческой природы? – фыркнул маэстро Салазар. – Каждый из нас грешен с самого своего рождения. Эти фанатики считают телесную боль достаточной для исправления сего прискорбного обстоятельства. Глупцы! Впрочем, мы отвлеклись. Вернемся к нашим баранам. Точнее, к овце. Или ослице?

На этот раз удержаться от горестного вздоха Марте не удалось, но, на ее счастье, на обочине дороги показался навес. Стены неказистого строения сложили из необработанного камня, венчала его соломенная крыша. В очаге горел огонь, и над землей, почти сразу растворяясь в стене дождя, плыл ароматный дымок. Еще там стояло два стола, а в углу громоздилась небольшая пирамида бочонков.

Микаэль осекся на полуслове, шумно сглотнул и с надеждой обернулся ко мне.

– Остановимся, Филипп? Лошадям нужен отдых!

– Конечно-конечно, – улыбнулся я. – Лошадям!

– Так что?

Ехать под дождем опостылело до крайности, я проявил малодушие и махнул рукой.

– Остановимся! На полчаса, не дольше.

Маэстро Салазар тут же приободрился и направил лошадь к навесу, мы поскакали следом.

– Тело – подарок небес, – произнесла вдруг Марта. – Сознательно уродовать его – грех, разве нет?

Я поначалу не понял, чем вызвана эта реплика, потом сообразил и кивнул.

– Именно так.

Но все мои мысли уже занимал подвешенный над очагом котел.

Глинтвейн? Неужели глинтвейн?! Душу отдам за кружку подогретого со специями вина! Отдам, да. Она и гроша ломаного не стоит, заложена-перезаложена…

Но нет, дородный дядька в непонятной хламиде размешивал деревянным черпаком вовсе не вино, а разогретое с медом монастырское пиво, темное, едва ли не черное, ароматное и тягучее, будто смола. Микаэль поначалу недовольно покрутил носом, но все же пригубил из ковша и расплылся в счастливой улыбке.

– Забористая штука!

– Не без этого, – подтвердил монах и на зубодробительном североимперском подсказал: – Если задержитесь, лошадей за стену под навес заводите, нечего божьим тварям под дождем мокнуть.