Два с половиной человека - Екатерина Дибривская (2021)

– Она в отчаянии. Настолько завралась, что нервы сдают. Сначала всё пыталась давить на жалость, что ребёнка у неё похитили... Да только какого ребёнка, Власов? В доме, где вас нашли, ни единого намёка не было. Ни сраного памперса... Ни погремушки! Ни черта!

Закрываю глаза, захлёбываясь в воспоминании. Рита, бьющаяся в истерике над бездыханным телом дочери. Голос из темноты. Что он сказал? «О том, Ярослав, что она убила собственное дитя и снова играет на публику». А потом он выстрелил. Я слышал, как Ритка закричала, когда я начал оседать на пол. От её неподдельного горя кровь стыла в жилах. Видел приближающиеся ноги. Чувствовал, как он выхватил моё табельное оружие. Слышал выстрел. Чёрт!

– Сколько я здесь? – спрашиваю, пытаясь подняться с койки.

– Три недели, Ярик, – отвечает Геля, и я в отчаянии. – Что ты делаешь?

– Власова, не тупи. – рычу на неё. – Помоги встать. Дел невпроворот. Слишком долго тут провалялся. Мне нужно работать.

– Ярослав, ты с ума сошёл...

– Геля, чёрт тебя дери! – эмоции окончательно выходят из-под контроля, и я кричу на неё. – Хотя бы раз сделай, как нужно и не спорь! Прошу тебя. По-дружески. По-человечески. Пожалуйста, Геля, мне нужно срочно допросить Туманову.

– Тебе в больнице лежать ещё минимум две недели! – с обидой говорит Ангелина. – Потом реабилитация. Какая Туманова?

– Гель, вопрос жизни и смерти. – смотрю в её глаза. – Ты знаешь меня лучше всех. Я сейчас скажу тебе одну вещь, но мне нужно, чтобы это осталось между нами, пока я не закрою это дело.

Я вижу, что ей хочется поспорить, но у меня нет на это времени. Она думает слишком долго. Мучительно. И наконец кивает.

– Геля, на кону стоит жизнь новорожденного ребёнка. Маленькой девочки по имени Соня. Это дочь Тумановой. Я видел её своими глазами, я клянусь тебе, что она не врёт. – И как бы я не хотел рассказать большего, но не могу. Иначе меня отстранят от этого дела, и мы упустим ещё больше столь необходимого мне времени, дав преступнику окончательно замести все следы. – Когда я нашёл Туманову, она была с ребёнком. И там был ещё один человек. Он... Именно он, а не Маргарита, выстрелил в меня. Я не знаю, какого чёрта происходит, кто играет с нами в свои безумные игры, но чёртова маленькая девочка – это всё, что сейчас важно. Вы совершили грубейшую ошибку. Не назначили экспертизу. Нужно было показать Туманову медэксперту. Он подтвердил бы, что она рожала. Но вы сделали такой же вывод, какой сделал бы любой человек: она патологическая лгунья, о чём не раз говорится в свидетельских показаниях. Поверили заключению, в котором говорится, что следов пребывания ребёнка в доме не обнаружено. Я ведь прав? А?

– Да, Власов, прав, – скрипит она зубами. – Скажи ещё, что ты поступил бы иначе.

Я гашу в себе вспышку гнева. Как бы я не хотел винить всех и вся, но только я виноват в том, что случилось. Это я повёлся на очередной выпад преступника. Я беспечно оставил Ритку с Соней в доме одних. Из-за меня девочка разлучена с матерью и содержится неизвестно в каких условиях! Моя вина, не моих коллег. Поэтому я говорю:

– В том-то и дело, что я тоже долго ошибался, но теперь не имею долбанного права. Геля, помоги мне встать, и поехали.

И как бы мне не было мучительно больно, но я переодеваюсь в костюм и иду за своей коллегой и бывшей женой, отмахиваясь от врача и медсестёр.

– Да, я осознаю, что моё состояние оставляет желать лучшего и сам несу ответственность за свои жизнь и здоровье. Дайте мне уже чёртовы бумаги, я подпишу всё.

Ноги подкашиваются, стоит лишь выйти на свежий воздух. Я вынужденно обхватываю Ангелину обеими руками, набираясь сил, прежде чем снова продолжить движение.

– Власов, ты псих, – комментирует Геля. – Знай я тебя чуть хуже, решила бы, что тут примешано что-то очень личное.

– Иди уже, – горько усмехаюсь я её проницательности.

Мне бы только вернуть себе это личное. Мне бы только не опоздать.