Маятник Фуко - Умберто Эко (1999)

Успокоенный спокойствием Бельбо, смирившийся — что поделать — с нарушением священного ритма шара, все еще уповающий на открытие секрета, чувствуя себя близким к цели поиска всей жизни, если даже не множества жизней, твердо намеренный снова прибрать к рукам бразды правления своими сотоварищами, Алье снова заговорил, обращаясь к Якопо:

— Ну вот что, Бельбо, решайтесь. Вы видите, что находитесь в ситуации, мягко говоря, затруднительной. Кончайте ломать комедию.

Бельбо ничего не ответил. Он смотрел в другую сторону, как будто из деликатности не желая показывать, что слышит разговор, адресованный не ему и долетевший до его слуха по случайности.

Алье настаивал убедительным голосом, как если бы имел дело с ребенком:

— Я понимаю и вашу сдержанность, и даже, как догадываюсь, вашу осмотрительность. Вам неприятно было бы обнародовать тайну настолько интимную, настолько, если можно так выразиться, щекотливую, в присутствии плебеев, которые минуту назад являли собой столь оскорбительное зрелище. Ну что же, ваш секрет вы можете поверить одному только мне, на ухо. Сейчас я вам помогу сойти и уверен, что в ответ вы шепнете мне на ухо одно слово, одно только слово.

Бельбо в ответ:

— Вы уверены?

Тогда Алье переменил тон. Впервые — опять — за все время я увидел его трансформацию в жреца, оракула, вершителя власти. Он заговорил так, как будто бы и на нем было египетское одеяние, какие были у его приятелей. Я чувствовал, до чего это ненатурально, он как будто бы пародировал тех самых, которых до сих пор не снисходил удостоить даже самого презрительного состарадания. Но в то же время оказалось, что он прекрасно владеет лексиконом, потребным для этой еще не репетировавшейся роли. По какому-то своему расчету — ибо подобное поведение не оправдывалось ни инстинктом, ни здравым смыслом — он втягивал Бельбо в постановку дурацкой мелодрамы. Он лицедействовал, лицедействовал неплохо, потому что Бельбо, кажется, не почувствовал подначки и принимал за чистую монету речь своего собеседника, как будто бы и не ждал от него ничего другого.

— Сейчас ты заговоришь, — вещал Алье, — ты все скажешь и не сможешь оставаться непричастным нашей великой игре. Храня молчание, ты теряешь надежду. Заговорив, причастишься победе. Ибо истинно, истинно говорю тебе, нынешней ночью ты, и я, и все, кто здесь с нами, пребываем в сефире Год, в сефире великолепия, величия и славы. Год управляет всеми магиями церемониалов и ритуалов. Год — это миг, в который приоткрывается вечность. Этот миг мечтан мною множество столетий. Ты все скажешь и присоединишься к тем единым, которые после твоего откровения смогут себя провозгласить Господами Мира. Смирись же, и будешь вознесен. Ты скажешь, потому что так желаю я, скажешь, потому что я так повелеваю, и слова мои крепки, да будет как нарекаю!

А Бельбо ответил на эту речь:

— Да вынь у себя пробку.

Алье, хотя и ожидал отпора, от этого оскорбления побледнел.

— Что он ответил? — визжал истеричный Пьер, вытягивая шею и прыгая.

— Не хочет, — перевел ему Алье. И он пожал плечами, как бы сдаваясь перед непреложностью обстоятельств, и бросил Браманти:

— Он ваш.

На что Пьер, вне себя:

— Довольно, довольно, человеческую жертву, приносим жертву!

— Да, пусть он умрет, мы все равно отыщем разгадку, — клокотала в припадке мадам Олкотт, бросившая своих уродцев, и кидалась на Бельбо.

В то же самое время бросилась к нему и Лоренца. Она вывернулась из лап гигантов и подбежала к ногам Бельбо, к основанию виселицы. Она широко разводила руками, как будто стараясь остановить безумие, и выкрикивала сквозь слезы: — Вы все что, с ума посходили? Ну разве так делают? — Алье, который уже было покидал помещение, остановился в нерешительности, потом вернулся к Лоренце и стал рядом с ней.