Маятник Фуко - Умберто Эко (1999)

— Куда? — спросил Бельбо.

— Пятница, вечер.

— О Господи милосердный, — сказал на это Бельбо. Потом обратился ко мне: — Тут напротив через улицу живет несколько семей правоверных евреев, знаете, таких, в черных шляпах, с бородами, с пейсами. Их в Милане почти совсем нету. Сегодня пятница и после заката начинается суббота. В это время в доме напротив как раз готовятся, чистят семисвечники, жарят и варят, все так раскладывают, чтобы назавтра можно было бы ничего не делать и не зажигать ни свет, ни газ. Даже телевизор работает у них с ночи, только приходится примириться с тем, что нельзя переключать каналы. Наш друг Диоталлеви через свою подзорную трубу бессовестно подглядывает из окна за евреями и тает от восторга, воображая себя тоже там, по ту сторону улицы.

— А почему? — спросил я.

— Потому что наш друг Диоталлеви настойчиво утверждает, будто он еврей.

— То есть как это утверждаю? — обидчиво спросил Диоталлеви. — Я еврей. Вы что-то имеете против евреев, Казобон?

— Кто, я?

— Диоталлеви, — решительно вмешался Бельбо. — Ты не еврей.

— Не еврей? А как же моя фамилия? «Храни тебя Бог». Наряду с Грациадио.

— «Богу хвала», Диосиаконте — «С тобой Бог», — все это переводы с еврейского, это имена из гетто, типа Шолом Алейхем, что тоже означает «с вами Бог».

— Диоталлеви — самое обыкновенное имя, которое давали в приютах подкидышам. А твой дедушка был подкидыш.

— Еврейский подкидыш.

— Диоталлеви, у тебя розовая кожа, горловой голос и ты почти альбинос.

— Есть же кролики альбиносы, могут быть и евреи альбиносы.

— Диоталлеви, нельзя стать евреем по собственному желанию, как становятся филателистами или свидетелями Иеговы. Евреем можно только родиться. Успокойся, ты такой же язычник, как и все вокруг.

— Нет, я обрезан.

— Опять за свое. Каждый может обрезаться из гигиенических соображений. Достаточно договориться с фельдшером, у которого есть термокаутер. С какого возраста ты обрезан?

— Не будем уточнять.

— Ну почему же. Как раз лучше бы уточнить. Евреи всегда все уточняют.

— Никто не докажет, что мой дедушка не был еврей.

— Разумеется, раз он был подкидыш. Но с таким же успехом он мог бы быть и наследником византийского трона, и побочным сыном Габсбургов.

— Никто не докажет, что мой дедушка не был еврей. Его нашли около гетто.

— Но твоя бабушка не была еврейкой, а счет родства у евреев ведется по материнской линии.

— Да, но есть голос крови, а голос крови подсказывает мне, что у меня изысканно талмудичный склад ума. Надо быть подлым расистом, чтобы утверждать, будто какие-то язычники способны на такую талмудическую изысканность, на какую способен я.

С этими словами он вышел. Бельбо сказал: — Не обращайте внимания. Этот разговор повторяется постоянно, и я каждый раз выдвигаю по одному новому аргументу. Дело в том, что Диоталлеви помешался на каббале. Не хочет слышать, что бывают и каббалисты-христиане. А вообще, знаете, Казобон, если Диоталлеви в конце концов так уперся быть евреем, что я с этим могу сделать?

— Ничего. У нас демократия.

— У нас демократия.

Он закурил сигарету. Я вспомнил о цели своего визита.

— Вы говорили о тамплиерской рукописи, — сказал я.

— Ах да. Сейчас. Она была в папке из кожзаменителя. — Он прошелся пальцами по пирамиде рукописей и попробовал вытащить одну из середины, при этом не нарушив равновесия. Рискованный замысел — и действительно половина рукописей рухнула на пол. В руках у Бельбо осталась папка «под кожу».