Мне удалось перебороть себя ближе к утру, я уснула скорее от усталости. Но даже во сне Аронов не оставил меня в покое. Мне снилось его тело, грудь в шрамах. Я их осматривала, трогала кончиками пальцев, внимательно изучала каждый из них и нежно водила по ним губами. Я любила каждый его шрам и кажется чувствовала его боль. Странный сон разбудил меня ранним утром, я не выспалась, но не смогла больше уснуть. Я смотрела на красивый рассвет за окном и думала о мужчине, который меня купил. Ведь Аронов, по сути, прав — он платит, я танцую под его дудку и не имею права огрызаться, поскольку он четко выполняет свою часть сделки. Но во мне живет какой-то никому не нужный протест за право выбора и свободу. Зачем я это делаю, сама не знаю. Все не так плохо, как мне казалось изначально, да и ради здоровья матери и благополучия сына стоит все это пережить, самостоятельно, не выплескивая все на Аронова.

Поднимаюсь с кровати, чувствуя усталость и легкую головную боль от недосыпа. Сегодня выходной, на часах всего семь утра и нужно выспаться, но я четко понимаю, что не усну, несмотря на необычайную тишину. Подхожу к окну и рассматриваю великолепный лес, который за ночь обсыпало снегом. Красиво здесь, спокойно и умиротворяюще — прекрасное место для отдыха.

Иду в ванную, скидываю халат и встаю под теплые струи воды тропического душа, просто стою под водой, думая о том, как повернулась моя жизнь. Деньги, вроде, есть, все хорошо, просто замечательно, а удовлетворения нет. И правду говорят — не в этих проклятых бумажках счастье.

Душ расслабляет, все уже не кажется таким страшным, унизительным и ненормальным. Главное, что счастлива мама и сын, да и мне не на что жаловаться, меня не насилуют — все хорошо, повторяю я про себя, пока моюсь гелем для душа, приятно пахнущим кокосом и ванилью. Смываю пену и вздрагиваю от испуга, подскакивая на месте, когда створки душа резко открываются. Ко мне проходит полностью обнаженный Виталий. Застываю на месте испытывая желание выставить его — но он имеет право, поэтому я дышу и настороженно наблюдаю за ним. Он подходит ко мне сзади, прижимается голым торсом к спине и проходится ладонями по бокам.

— Доброе утро, Елена Дмитриевна, — слегка усмехается мне в ухо, посылая против моей воли по телу волну мурашек. — И что это вам не спится в такую рань?

— Не могла нынче уснуть, всю ночь мучили мигрени, — шучу я, а сама напрягаюсь, поскольку чувствую, как каждая клеточка тела отзывается на его близость и удовольствие бежит за его руками.

— Да что вы говорите? А я думал вас мучило что-то другое, — усмехается мне ухо. — Я кое-что тебе должен, милая.

— Ну что вы, Виталий Андреевич, вы ничего мне не должны, — никак не могу сдержать язвительный тон. Язык — мой враг. Я сначала думаю, а потом говорю. А надо бы набор.

— Ой, замолчите, Елена Дмитриевна, иначе я найду применение вашему дерзкому ротику и острому язычку, — и я замолкаю, поскольку его наглые немного шершавые руки накрывают грудь. Пошлые намеки и горячее дыхание в шею опять возбуждают. А для меня это все странно, я никогда не возбуждалась так быстро, пара прикосновений, несколько слов, и все, он может делать со мной все, что хочет.

— Закинь руки мне на шею, — не просьба, четкий приказ и я исполняю. Виталий играет с сосками, покручивает их, подставляет под струйки воды, приподнимая груди. Теплая вода бьет по соскам, и я вся дрожу от удовольствия. Он словно знает мое тело лучше меня и умело им управляет.