— Вот именно. Это было третьего, в субботу. Трагическая же ночь — с понедельника на вторник, с двенадцатого на тринадцатое. То есть Сличко провел в городе больше недели. Знаем же мы об этой неделе ничтожно мало. Первое свое воскресенье, четвертого числа, он просидел дома. В воскресенье перед закрытием магазина туда заходила Люба Сличко. Это вспомнила уборщица, она еще тогда удивилась. Галина Курань отрицает, что говорила с девушкой. Естественно, будет отрицать, той ведь уже нет в живых. Однако в понедельник, пятого, с утра, пробыв в магазине минут двадцать, Галина ушла. По делам. В горпродторг. Она там была в понедельник — это установлено. Но была совсем недолго, значительно меньше, чем ей сейчас бы хотелось. Я думаю, что в тот понедельник и состоялась встреча Галины и Сличко. В доме Галины. Сама-то она живет сейчас у нового мужа, вдовца, А ее сын от Сличко, Павел Курань, живет… к сожалению, сейчас он в бегах после кражи в магазине… жил в том же Крутом переулке, в старом доме Галины. Так вот наиболее вероятно, что в воскресенье вечером Галина передала Любе ключ от дома. Сличко ночью или под утро, когда еще было темно, пришел в дом и дождался Галину. Это было днем в понедельник, а в четверг был ограблен магазин. То есть логично предположить, что все эти дни Сличко по ночам обитал в старом доме Галины, возможно, вместе с Пашкой Куранем, а днем бывал у дочерей. А, может быть, наоборот. Факт, что он бывал и там и там. Покойная Павлина Назаровна приходила к Петрушину. Он этого не отрицает. Якобы просила его, чтобы не уговаривал Надежду, не портил молодой женщине жизнь. Вот, собственно, и все.

— Значит, тупик?

— Не совсем. Я надеюсь на вас, доктор. Особенно на ваш сегодняшний выходной день. Поезжайте домой — и по возможности никуда не уходите.

— И снова ждать гостей?

— Именно так. Не волнуйтесь, это не опасно. Я буду вам позванивать. Наверняка кто-нибудь уже вас поджидает…

11

Привалов снова не ошибся.

Возле подъезда, сидя на скамейке и не обращая внимания на моросящий дождь, меня ждал Малыха. Думаю, справился у Чергинца, как добраться до моего дома. В ту минуту, когда он увидел меня и вскочил, он был особенно красив. Шкиперская куртка ладно сидела на нем.

— Ты меня ждешь?

— Жду. Больше нет сил.

— Идем ко мне. Теплее, и не капает сверху.

Мы поднялись на третий этаж, я открыл дверь, пропустил вперед гостя и вдруг увидел что-то в почтовом ящике. Для почты час был слишком ранним. Я открыл ящик, извлек сложенный вчетверо тетрадный листок. Вопросительно взглянул на Малыху, но тот не понял меня. Я спросил:

— Ты оставил?

— Нет, я просто ждал.

В записке, нацарапанной резковатым почерком, было три слова: «Приду час дня», — и никакой подписи. Я спрятал листок в карман.

— Проходи. Снимай куртку. Располагайся, как тебе будет удобнее. И начинай.

— А с чего начинать?

— У тебя больше нет сил, — напомнил я.

— А, да. Больше нет сил видеть, как она мучается. Я ведь не железный.

Почему-то я вдруг вспомнил, что Елышев, рассказывая нам с Малыхой о своем свидании с Софьей, говорил: «Я ведь не бревно».

— Ну, ходил я с ней, — продолжал Малыха, — думал, без любви, так просто. Видно, ошибался. Душа за нее болит, теперь никогда ее не брошу. Хоть отец ее… Ладно, я не про то. Всегда так у меня — не про то…

Странно было смотреть на этого видного парня, которому судьбой, казалось, назначено весело крутиться в житейском круговороте, но та же судьба заставила его, придавленного из-за собственного недомыслия, в растерянности сидеть передо мной.

— Я там был, — чуть ли не прошептал он.

Как говорится, камень свалился у меня с души, словно легче стало дышать. И так чистосердечно было жаль этого парня, который — в этом я не сомневался — никого не убивал и никогда не убьет.

Ему, конечно, тоже легче стало после первого шага. Он заговорил быстро, как будто боялся, что я перебью.