Следы в Крутом переулке - Валерий Винокуров, Борис Шурделин (1989)

Когда-то, еще в начале тридцатых годов, Демьян Трофимович Рекунов дружил с моим отцом. Вместе и начали строиться, усадьбы их домов смыкались тыловыми заборами. Отец-то потом, уже когда они с мамой разошлись, дом свой продал, а Демьян Трофимович так всю жизнь и прожил в своем. По правой стороне улицы сейчас настроили пятиэтажки, в одной из них я и живу, по левой все еще стоят частные дома. Так вот и случилось, что коротаю свой холостяцкий век по соседству с домом, где родился. Во время оккупации мама особенно сдружилась с Рекуновым, частенько забегала к нему из яруговской больницы. Их и орденами наградили одновременно, но маму — посмертно. Я ведь только от Привалова, когда закончилось дело о Крутом переулке, узнал, что полицай Сличко участвовал в ее казни. С прошлой осени ни разу не заходил к Рекунову: не то что обижен был на старика, но как-то не по себе было, что до сих пор не рассказывал он мне подробно о ее подпольной работе.

Перебегая под дождем через улицу, я хотел было решить, с чего начать разговор, но ничего лучше не придумал, как спросить:

— Демьян Трофимович, вы, конечно, догадались о цели моего визита?

Рекунову уже перевалило за семьдесят пять, однако был он бодрым, сильным стариком. С узловатыми руками, с пронзительным, зорким взглядом, с тихим голосом. Говорил всегда неторопливо, основательно взвешивая слова и внимательно наблюдая за реакцией собеседника. Впрочем, все южсталевцы его поколения одинаковы.

— К чему мне гадать? Я тебя, дружок, еще с осени жду. Ты вот лучше скажи, если бы сейчас этого второго не пристукнули, заглянул бы к старику?

Так вот прямо и спросил меня.

— Зашел бы. Но не сейчас. Попозже…

— Видишь ли, есть вещи, о которых не так просто думать, не то что говорить. Время должно выйти. Если уж я, старик, за временем не гонюсь, тебе тем более не след. Время, оно, видишь, само пришло.

— А если б этих прихвостней не убрали, значит, время бы не пришло?

— Может, и так. Раз их убили, значит, кто-то зашевелился. И вы, молодежь, небось решили, что это связано с тем взрывом нефтебазы? Так ведь?

— Ну-у, не решили, а… скажем… предположили.

— А это такая загадка, какую не разгадать с кондачка. Потому что не хватает чего-то такого, без чего ее не раскрыть. Пытались ведь и до вас. И те, кто пытался, поопытней были, и не только, чем ты, но и чем Святик Привалов и его нынешний помощник Костюсь, хотя оба они, не спорю, головастые. Так вот тогда, в сорок пятом, а потом еще раз, в сорок восьмом, все перерыли, всех опрашивали. А что проку? Даже самое главное осталось непонятным: для чего взрывать нефтебазу?

Я удивленно посмотрел на него. Он мой взгляд встретил спокойно.

— Так ведь вывод нефтебазы из строя лишал немцев горючего на полтора месяца, — решил я показать Рекунову, что кое-что и мне известно.

— Это понятно. Но умнее и меньше риска было бы в том, чтобы перекрыть им пути доставки горючего. А тут ведь даже сама переправа трех групп — риск, причем немалый. А немцы ничего не сделали, чтобы помешать переправе. Это ведь не один-два человека. Три группы. Знаешь, сколько каюков было? Десять! Целая флотилия. В моем последнем сообщении говорилось как раз о том, что немцы усилили охрану нефтебазы, а не ослабили, как считали в отряде. Потому что незадолго перед этим ребятки Андрейки Привалова, с ним Коля Польщиков, мои племяши, покушались на ту базу. Вот главная загадка: почему все-таки решили? Уходить из плавней пора уже было, но уйти, сохранив все силы. А что вышло? Я предупреждал их, что дело гиблое. Выходит, не послушали. А я и не знаю, дошли мои слова до командования отряда или нет.

— Но это хоть можно узнать? С кем конкретно из отряда вы встречались?

— Э-э, не-е, дружок. Ни с кем из отряда я никогда не встречался.