Семь смертей Эвелины Хардкасл - Стюарт Тёртон (2018)

– Откуда это у вас? – ошеломленно и несколько виновато спрашиваю я, отгоняя предательские мысли о том, что мои неприятности заставили Эвелину взять в руки оружие; лучше бы ей оставаться в тепле, под защитой стен Блэкхита, а не мерзнуть здесь, перед лицом грозящей опасности.

– Позаимствовала у матери, так что лучше спросите, откуда это у нее.

– Эвелина, вам не…

– Себастьян, в этом жутком месте вы у меня единственный друг, и я не позволю вам разгуливать по кладбищу в одиночку, не зная, что вас там ждет. Вас уже пытались убить. Второй попытки я не допущу.

Я чуть не задыхаюсь от благодарности:

– Спасибо.

– Вот еще глупости какие. Это я вас должна благодарить, иначе мне пришлось бы остаться на балу, где меня бы все разглядывали, – заявляет она, поднимая фонарь. – Ну что, пойдем? А то мне не поздоровится, если я не вернусь к тому времени, когда начнут произносить речи.

Над кладбищем тяжело нависла мгла, гнет чугунную ограду, клонит деревья над покосившимися надгробиями. Могилы задыхаются под грудами гниющей листвы, могильные плиты растрескиваются, имена покойников крошатся и исчезают.

– Я расспросила Мадлен о вчерашней записке. – Эвелина открывает скрипучую калитку и входит на кладбище. – Надеюсь, вы на меня не обидитесь.

– Нет, конечно. – Я опасливо озираюсь. – Если честно, я об этом совсем забыл. И что она сказала?

– Записку дала ей миссис Драдж, наша повариха. Я с ней отдельно побеседовала. Она говорит, что кто-то оставил записку на кухне. Кто – неизвестно. Вчера там было настоящее столпотворение.

– А Мадлен ее прочла? – спрашиваю я.

– Разумеется, – с усмешкой отвечает Эвелина. – Сразу призналась, даже не покраснела. Послание было коротким: приходите немедленно на условленное место.

– И все? Без подписи?

– Да. Простите, Себастьян. Я так хотела узнать побольше.

Мы подходим к склепу в дальнем конце кладбища. Громадный мраморный склеп охраняют два разбитых ангела. С манящей руки одного свисает фонарь, мерцает в темноте, но освещать ему нечего. Кладбище пустынно.

– Может быть, Анна опаздывает? – говорит Эвелина.

– А кто тогда оставил зажженный фонарь?

С отчаянно колотящимся сердцем я бреду по щиколотку в палой листве, насквозь промочив манжеты брюк. Наручные часики Эвелины подтверждают, что назначенное время настало, но Анны нигде нет. Только проклятый фонарь с протяжным скрипом раскачивается на ветру. Минут пятнадцать мы стоим, окутанные светом, выглядываем Анну в скольжении теней и в шорохе листьев, в шелесте ветвей, склоненных до земли. Мы с Эвелиной то и дело касаемся друг друга, привлекая внимание то к внезапному шуму, то к вспугнутому зверьку в густых зарослях.

Чем дольше мы ждем, тем труднее сдерживать пугающие мысли. Доктор Дикки утверждал, что мои раны получены в попытке увернуться от ножа. А что, если Анна – не друг, а враг? Может быть, поэтому я запомнил ее имя? Вдруг она написала и ту записку, из-за которой я ушел в лес вчера, и записку, которой меня заманили на кладбище сегодня, чтобы здесь прикончить.

Под напором этих мыслей моя и без того хрупкая отвага надламывается, пустоту под ней заполняет страх. Без Эвелины у меня бы уже давным-давно подкосились ноги, но ее храбрость помогает мне устоять.

– По-моему, она не придет, – говорит Эвелина.

– Да, похоже на то, – шепчу я, старательно скрывая облегчение. – Пожалуй, пора возвращаться.

– Конечно, – соглашается она. – Я вам очень сочувствую, милый.

Дрожащими пальцами беру фонарь из ангельской руки и следую за Эвелиной к калитке. Через пару шагов Эвелина хватает меня за руку и подносит свой фонарь к земле. Свет озаряет груды палой листвы, залитые кровью. Я опускаюсь на колени, растираю клейкую кровь большим и указательным пальцем.

– И вот здесь, – негромко произносит Эвелина.