Удар. Вспышка, промелькнувшая в воздухе. Некий разряд. Искра.

Этими словами великие классики, да и последующие подмастерья литературы описывали мгновение, когда главный герой впервые видел свою возлюбленную? Выходило, что он почувствовал именно это?

На Севере Виктор стал неисправимым циником, он смотрел на жизнь с иронией, и, конечно, не верил в любовь, тем более, в любовь с первого взгляда. Но в те короткие мгновения, он ни о чем подобным и не думал. Перед ним стояла женщина, совсем девчонка, поразившая его воображение.

Она стояла в самом конце строя, приподняв лицо последним теплым лучам солнца. Грязные светлые волосы были собраны в «хвост», точно желая подчеркнуть изящную линию шеи, высокие скулы, красиво очертанные пунцовые губы. Но всё это было не то…. За годы службы Виктор встречал женщин и с более правильными чертами лица.

В девушке было нечто другое. Неуловимое. То единственное, неизменное, что сводит мужчин с ума. Что низводит их на уровень животных. Что пробуждает в них первобытную страсть обладателя. Её красота завораживала, притягивала к себе, не позволяла молча пройти.

Но Бехтерев прошёл. Он не собирался выказывать своё расположение.

По крайней мере, сейчас.

Ирина покорно шла за старшиной-надзирателем. Ни куда её ведут, ни зачем она не спрашивала, боялась. Они утром прибыли в лагерь, и она ещё не знала местных порядков. Женщины, особенно те, что не первый раз оказывались судимы, рассказывали некоторые, на их взгляд, забавные истории из жизни зоны, но Ирина слушала невнимательно. Ей было не интересно. В те роковые часы её не занимала собственная судьба. Всё происходившее с ней она не воспринимала, как роковую реальность. Встреча с Окошевым, жестокое изнасилование что-то надломило в ней, и до сих пор не позволяло прийти в себя. Может, и к лучшему. В противном случае, где гарантия, что молодой разум выдержал бы? Ирина в те месяцы скрылась за маской покорного безразличия, точно черепаха, ушла в некий, только ей одной ведомый, панцирь. Это помогло пережить дальнейшие ужасы допроса и домогательства других мужчин.

Единственное, что её тревожило – это судьба матери. После суда она её больше не видела. У Ирины была призрачная надежда, что их погонят одним этапом, но она быстро развеялась. Катерину задержали в Москве. И что с ней стало дальше – неизвестно.

Постепенно Ирина начала приходить в себя. Впервые обида и злость, в первую очередь, на себя в ней проснулась в дорожной столовой, на станции, где они ждали поезд. Она заметила, как молоденький прыщавый конвоир бросает на неё похотливые взгляды. О, этот взгляд она не перепутает ни с каким другим на свете. Так на неё смотрел Окошев, так на неё смотрел следователь, и сержант, приносивший еду, и доктор, что осматривал её, когда у неё открылось кровотечение…. Нет, никогда и ни с чем она не перепутает подобный взгляд. Для неё он стал олицетворением мужчины, его низменных потребностей.

И поэтому, когда конвоир повел Ирину в кусты, благо лозняк и тальник были в изобилии поблизости с любым переправочным таежным пунктом, она чуть приглушенно сказала:

– Что я получу?

– Не понял, – лицо конвоира запылало, отчего прыщи стали ещё заметнее.

– Я голодная. Хочу поесть. Нормальной еды, а не той бурды, которой вы нас кормите. Ты мне даешь еду, я не сопротивляюсь.

Первым желанием конвоира было хорошенько наподдать строптивой красотке, что б знала, с кем торгуется. Много их таких…. Но что-то в её взгляде остановило его. В нем не было ни страха, ни покорности. Одна решимость. Этот перевоз был для него не первым. Конвоиру случалось перевозить и матерых «блатных», и проституток, и воровок. Они были нахальными и бесстыжими. Могли обласкать похлеще любого пьяного мужика, не взирая на угрозы и побои. В их глазах тоже не было страха. И между тем эти женщины, ничего кроме отвращения у конвоира не вызывали.