Таинственная река - Деннис Лихэйн (2004)

Джимми в упор смотрел на Дэйва, и Дэйв увидел в его глазах свою смерть. Она жила внутри Джимми, жила, как те самые волки. Дэйв так хотел посмотреть им в глаза. Но не мог. Близость смерти не дала ему возможности сделать это. Сейчас он стоял здесь — стоял, и его ноги попирали земную твердь, сердце стучало и гнало по телу кровь, мозг по нервам посылал команды мышцам и органам, железы, вырабатывающие адреналин, старались во всю — и в любую секунду, возможно, даже в следующую за этой, лезвие ножа вонзится ему в грудь. И возникшая боль принесет с собой уверенность, что его нынешняя жизнь — его жизнь, а заодно и то, как он видит мир, как он ест, занимается любовью, смеется, как он прикасается к людям и вещам, как от него пахнет, — закончится. У него не достаточно смелости, чтобы принять это безропотно. Он будет молить о пощаде. Он будет делать все, что они от него потребуют, только бы они не убивали его.

— Я думаю, Дэйв, что ты двадцать пять лет назад сел в ту машину, а потом вместо тебя вернулся кто-то другой. Я думаю, у тебя что-то вроде мозговой горячки, — сказал Джимми. — Ведь ей было всего девятнадцать лет. Понимаешь, девятнадцать? И она никогда не сделала тебе ничего плохого. Ведь ты даже нравился ей. И ты подлейшим образом убил ее? За что? Жизнь тебя доконала? Потому что красота для тебя, словно нож в горле? Потому, что я не полез в ту машину? Так почему все-таки? Просто ответь мне, Дэйв. Скажи, ну скажи мне, — настаивал Джимми, — и живи дальше.

— Да ты что, Джимми? — взвился Вэл. — Ну уж нет! Давай доводи все до конца. Никак этот кусок дерьма тебя разжалобил? Послушай…

— Закрой свою помойку, Вэл, — оборвал его Джимми; его белая ладонь мелькнула в черноте ночи. — Я оставил тебе отлаженное дело, когда загремел в тюрягу, а ты пустил все коту под хвост. Я оставил тебе все, а тебя хватило лишь на то, чтобы стать беспределыщиком и отморозком, да продавать эту чертову наркоту? И ты, Вэл, лезешь давать мне советы? Ты хоть подумай, твоего ли ума это дело.

Вэл отвернулся, в сердцах с размаху пнул ногой траву и что-то торопливо забубнил себе под нос.

— Так скажи мне, Дэйв. Только не корми меня снова этими сказками про совратителя детей, потому что сегодня вечером я не расположен слушать сказки. Договорились? Скажи мне правду. Если ты снова начнешь врать, я просто вспорю тебя этим ножом.

Джимми сделал несколько вздохов. Он держал зажатый в руке нож перед самым лицом Дэйва, потом опустил его вниз, заткнул за поясной ремень над правым бедром и во всю ширь развел руки.

— Дэйв, я оставлю тебя в живых. Только скажи мне, почему ты убил ее. Ты отправишься за решетку. Пойми, я сейчас не шучу и не морочу тебе голову. Ты останешься в живых. Ты будешь продолжать дышать.

Дэйв почувствовал себя настолько облагодетельствованным, что пожелал вслух поблагодарить Бога. Ему захотелось обнять Джимми. Еще тридцать секунд назад он не чувствовал ничего, кроме беспросветности, безысходности, отчаяния. Он готов был пасть на колени и молить, причитая: я не хочу умирать. Я не готов к смерти, я готов жить по-новому. Я не думаю, что есть небеса. Я не думаю, что они сияющие. Я думаю, что в бесконечном туннеле, ведущем в никуда, темно и холодно. Как в твоей дыре в планете, Джимми. И я не хочу попадать в никуда и пребывать там в одиночестве; попадать на годы в никуда, а дальше… столетия холода, холодной густоты, в которой будет плавать мое одинокое сердце… одинокое, одинокое, одинокое сердце.

Теперь-то он сможет жить. Если соврет. Если он стиснет зубы, пересилит себя и скажет Джимми то, что он хочет услышать. Его изругают. Возможно, даже изобьют. Но он останется жить. Он прочитал это в глазах Джимми. Джимми никогда не врал. Волки сгинули, и сейчас перед ним стоял человек с ножом, которому надо было довести дело до логического конца, человек, на которого давил груз незнания истины, убивающийся по своей дочери, к которой он уже никогда не сможет даже прикоснуться.