То было нелегкое для меня время. Когда усталость или мелочная жестокость Тристана доводили меня чуть не до слез, я проклинал свою судьбу и впадал в отчаяние. Какой злой демон гнал меня? Десять лет я пытался излечиться от непомерных желаний, это были годы мучений и усмирения плоти, которые привели меня наконец в речной ил. В Базеле я был счастлив, живя в келье и зарабатывая себе пропитание пером, ведь я считал себя преданным слугой честолюбивых устремлений людей более достойных. Случайная встреча и одно предложение в книге положили конец всему этому. Я чувствовал себя так, будто пробираюсь по темному туннелю с непомерным грузом на спине и цепями на щиколотках.

Но я продвигался вперед. По мере того как я находил способы окрашивать золото по схеме Фламеля, оно становилось черным, потом бронзовым, потом мутно-серым, потом винно-красным. Серебро дольше противилось моим усилиям, но после недели разочарований сдалось и оно. Наконец однажды ночью в конце ноября я поднял мой пестик и, дрожа, увидел рыжеватый порошок цвета кедровой коры.

Я взял несколько крупиц на кончик пальца и, поднеся к лампе, увидел, что они очень мелкие, как пыль, почувствовал их сладковатый запах, но они были сухими, словно соль. И их было до отчаяния мало. Все эти недели труда свелись не более чем к щепотке порошка.

Я накрыл ступку перевернутым кувшином, взял лампу и отправился за Тристаном. В доме стояла темнота, скрывавшая всю его запущенность. По мере того как росла стоимость наших экспериментов, Тристан распускал слуг, и в конечном счете мы остались одни в нашем убожестве. Похожий на пещеру дом стал еще более устрашающим. В паутине, куда не достигал свет моей лампы, резвились крысы; жуткие существа следили за мной с настенных гобеленов. Раз я споткнулся о деревянную табуретку и чуть не умер от ужаса. Мрачное изнеможение сковывало мои члены, но в то же время душа ликовала, упиваясь величием момента.

Тристана я нашел в постели. На нем распростерлась костлявая проститутка. Оба были голые и полусонные. Я видел чешуйки от блошиных укусов на ее ногах, в волосах у нее шевелилось что-то похожее на вшей. Слуги явно были не единственным пунктом экономии Тристана.

Он приподнялся на локте. Проститутка скатилась с него, демонстрируя пару тощих грудей и густые волосяные заросли.

— Все-таки надумал к нам присоединиться? — усмехнулся Тристан.

— Я получил искомое.

Он оттолкнул шлюху, вскочил с кровати, сбил ногой стакан с вином, стоявший на полу. Схватив отцовский меч, покоившийся в ножнах на полке, он сказал:

— Ты уверен?

— Есть только один способ подтвердить это.

Мы вернулись в башню под загадочные взгляды фламелевских фигур. Над нами распростерлась черная бездна. Я молча высыпал порошок на сложенный лист бумаги. Я заранее решил сохранить какую-то часть на тот случай, если первая проекция окажется неудачной, но порошка было так мало, что я боялся потерять хоть гран. Я скрутил бумагу и запечатал воском. На скамье лежало серебряное зеркало еще с тех времен, когда я пытался поймать солнечные лучи; я посмотрел в него и ужаснулся. Кожа у меня посерела, волосы поредели, а глаза запали так, что их почти не было видно. Кожа на руках стала розовая и блестящая, гладкая, как у младенца, после всех ожогов, полученных мною в спешке. От брызг купоросного масла на щеке появился крестообразный шрам.

Тристан принес яйцеобразный сосуд дутого стекла — тигель, наполнил его порошкообразным свинцом, отмерив нужное количество на весах, потом опрыскал несколькими каплями ртути. После этого он закрыл тигель хрустальной пробкой, обжег края свечой. Пока он делал это, я набросал угли в топку и принялся работать мехами. Я смотрел, как изменяется цвет пламени от красного к оранжевому, потом к ярко-белому, на который и смотреть-то было больно. Увидев этот цвет, я понял, что мы готовы.