– Сейчас речь об одном, Эрик, – что скоро вы будете знать больше меня. Вы узнаете, существует ли ад.

Он прицелился мне в голову.

За его спиной шевельнулась, с трудом поднимаясь на ноги, Мерси. Брайтон тоже ее заметил и раздраженно поморщился.

Вместо того чтобы застрелить меня, он, развернувшись, выпалил в нее. Дробь ударила ее в плечо, и Мерси скрючилась, оседая на пол.

Стоя над ней, Брайтон загонял в ствол следующий патрон.

– Второй раз не встанешь, – проговорил он.

Мерси была еще жива, корчилась в красном пятне на грязном цементе. Не отползала – придвигалась ближе, ближе к Брайтону, словно торопила пулю. Когда он поднял дробовик, она не отпрянула, а наоборот, извернулась всем телом и выбросила ноги, зацепив сферу. Хрустальный шар покатился ко мне – все глаза следили за ним.

Я упал на него – последний шанс! Гладкая поверхность обожгла кожу. Стоя на коленях, я вскинул шар над головой.

Я не дал им времени опомниться. Брайтон только и успел, что в ужасе округлить глаза и выкрикнуть отчаянное: «Нет!»

Он бросился на меня, но опоздал.

Я изо всех сил ударил шаром об пол.

Время будто замедлилось, свет стал не светом – своей противоположностью, разворачивающейся чернотой. Все картины всех эпох, концерт Моцарта во всплеске помех – Брайтон крепко зажмурился, когда сфера взорвалась, и гребень ударной волны вбил ее осколки в наши тела, терзая плоть, и кости черепа заскребли друг о друга, выпевая беззвучную ноту, между тем как окружающее пространство сдвинулось – для всех чувств, кроме зрения, как в те темные мгновения моего детства, как будто я стоял прямо под паровозным гудком, а из сферы хлестала тьма – вечная моя спутница…

Полная тишина.

50

Я очнулся в белой палате.

Лежал на спине. Голова кружилась.

Позже я сумел осмотреться. Заправленная постель. Белые простыни, белые подушки.

Что-то в белизне стен показалось знакомым. Так выглядит доска для маркера, когда смотришь на нее слишком долго. Я находился в больнице.

Или мертв.

Я проверил себя, провел рукой вдоль туловища – бинтов не было. Я пошевелил пальцами ног – одеяло зашевелилось.

Я медленно выпростал ноги и спустил их на пол. Я долго стоял, ощущая, как от подошв расходится вверх холодок. Держать равновесие было трудно.

Здесь пахло болезнью и дезинфекцией. Если такова смерть, то Брайтон не ошибся – я в аду. Только ад мог превратить вечную жизнь в больницу.

Я не знаю, долго ли простоял так, пока за открытой дверью не мелькнула медсестра.

– Сестра! – позвал я.

Она остановилась, обернулась ко мне. Темные волосы связаны в конский хвост. Открытое, внимательное лицо. Блокнотик в руке. Она ждала.

Я не знал, с какого вопроса начать.

На ней была голубая больничная форма, и выглядела сестра занятой. Она надеялась, что мой вопрос ее не задержит – по лицу было видно.

– Я давно здесь? – спросил я.

Нетерпение на ее лице сменилось озабоченностью, и сестра вошла в палату.

– Давно ли?

– Да.

– Почти неделю. Разве вы не помните?

– А куда я ранен?

– Мы несколько дней как сняли повязку с руки.

– Нет, – повторил я и стал разглядывать розовую кожицу на ладони. Старый ожог – это было не одну жизнь назад. – Нет, я о других ранениях.

– Каких – других? – удивилась сестра.

* * *

Я сидел в кабинете врача.

Он отгородился от меня столом с раскрытой медкартой. Он выглядел молодо. «Слишком молод для врача», – подумал бы я, но заметил седину надо лбом. Пожалуй, он был старше, чем выглядел. Он с привычной заботой рассматривал меня. Мне подумалось, что этот взгляд доктор старательно отрабатывает перед зеркалом.

– Насколько я понимаю, у вас опять проблемы с памятью?

– Да.