– Мне было любопытно, как ты считаешь.

Я взял ее ладонь и положил себе на лицо.

– Я такой, как ты видишь.

Прохладная рука на моей щеке. Долгое молчание, а потом она спросила:

– Почему ты приехал сегодня?

Я вспомнил щенка в ящике. Свет, оставшийся без наблюдателя.

– Не хотелось быть одному.

– Ночью тебе тяжелее всего. – Она просто констатировала факт. Огонь горячий. Вода мокрая. Ночью тяжелее всего.

В разговоре со слепым есть преимущество – слепой не видит твоего лица. Не знает, что попал в больное место.

– Над чем ты работаешь? – спросил я, чтобы переменить тему. – Ты никогда толком не объясняла.

– Ты никогда толком не спрашивал. Назовем это производством звука.

– И в чем штука?

– Берешь тон широкого, смешанного диапазона и удаляешь все лишнее.

– Удаляешь?

Ее тонкая рука обняла меня за шею.

– Звук может быть гибким инструментом. Катализатором или ингибитором химических реакций. Начни с максимальной плотности частот и отрезай все, чего не хочешь слышать. В каждом всплеске помех скрыт концерт Моцарта.

И опять я не понял, шутит ли она.

Я сел на кровати в неосвещенной комнате. В эту минуту в темноте мы были одинаковыми. Наши миры станут разными, только когда я зажгу свет.

– Тяжелее всего утром, – сказал я ей.

Через несколько часов взойдет солнце. Подступит или не подступит боль.

– Время идти.

Она провела ладонью по моей голой спине. Она не стала меня удерживать.

– Время, – прошептала она. – Нет такого зверя. Только сейчас. И сейчас.

Она прижалась губами к моей коже.

* * *

На следующий день я оставил секретарше Джереми записку – просил его зайти ко мне.

Через час в дверь постучали, он вошел в лабораторию.

– Что-то нашел? – спросил он. Он был в пиджаке. Я знал, что ему предстоят совещания. Вот так и отличают администратора от ученого – по цвету костюма. Сатвик и Забивала стояли у меня за спиной.

– Мы нашли.

На лице его было смятение.

– В записке сказано – новая находка?

– Посмотри сам.

Джереми наблюдал за ходом эксперимента. Заглядывал в ящик. Самолично добивался коллапса волны.

Потом мы посадили в ящик щенка и повторили заново. Мы показали ему картину интерференции.

И опять лицо его выразило смятение. Он сомневался в увиденном.

– Почему не сработало? – спросил он.

– Не знаем.

– Но в чем разница?

– Только в одном. В наблюдателе.

– По-моему, я не понимаю.

– Ни одно из испытанных до сих пор животных не смогло изменить квантовую систему.

Он поскреб в затылке. Между бровями у него пролегли морщины – единственные черты беспокойства на гладком лице. Он долго задумчиво молчал, разглядывая установку.

Я его не торопил.

– Черт меня побери! – высказался он наконец.

– Да, – сказал Забивала.

– Это воспроизводится?

– Сколько угодно. – Я подошел и выключил машину. Гудение стихло.

– Никуда не уходи! – Джереми выскочил за дверь.

Мы с Забивалой переглянулись.

Через несколько минут Джереми вернулся в компании еще одного человека в костюме. Этот был постарше, седой. Старший администратор. Имя, стоящее за итогом квартальной аттестации. Одна из подписей под моим увольнением.

– Покажи ему.

Я показал.

И этот дошел до понимания.

– Господи… – сказал он.

– Надо еще много опытов провести, – объяснял я. – Перебрать все роды, классы и семейства… особенно интересны приматы, поскольку они эволюционно ближе к нам.

– Конечно, – выговорил администратор. Глаза его смотрели куда-то вдаль. Лицо было лицом контуженого. Он еще обрабатывал информацию.

– Нам могут потребоваться дополнительные материалы.

– Вы их получите.

– И бюджет.

– Сколько угодно, – сказал администратор. – Просите сколько нужно.

* * *