Мерцающие - Тед Косматка (2017)

Женщина подняла с пола стул, поставила как надо.

– Садись.

Я упал на сиденье. Человек со шрамами обошел вокруг меня.

– Кое-кто будет меня искать, – сказал я.

– Много кто. За твоим мотелем, наверное, уже сейчас наблюдают.

За мотелем… Значит, они знают, где я живу.

– Где бы ты, по-твоему, сейчас был, если бы мы не подоспели? – спросил он.

Кажется, он ждал ответа.

– Скорее всего, мертв, – признался я.

– Вот именно. Так что мы в любом случае ничего тебе не должны. Ты и жив-то в долг. Понял?

– Кто вы такие?

– О, – тихо проговорил он, – это на самом деле зависит от точки зрения.

34

Пообедали хлебом и бобами. Стемнело, и мы сидели у костерка в глубине склада, под высоким потолком, среди разбитых ящиков, баррикадой отгородивших нас от остального пространства. Одну стену нашего укрытия составлял старый полутрейлер без колес, другая терялась в тенях. Вместо задней стены подогнали фургон и набросили на него брезент.

Над нашими головами простирались лиги листового железа на стальных балках, с которых кое-где свисали пустые квадраты – возможно, бывшие лампы дневного света. Из далеких проломов в стенах налетали порывы ветра, раздували язычки нашего костра. Я прислушивался, но слышал только сверчков и стук ложек по тарелкам. Ни шума машин, ни городского гула. Где бы мы ни были – глухомань.

Я смотрел, как они заправляют еду в рот. Сначала на женщину, худую и беспокойную. Ее взгляд не знал покоя. Ела она быстро, словно изголодалась, но подгонял ее не только голод – казалось, она боится отвлечься на еду. Ударивший меня мужчина был медлительнее, сосредоточенно смотрел в тарелку. Женщина называла его Хеннингом. Подходящее имя для пирата, решил я. Он отправлял в рот большие куски и медленно пережевывал. Хеннинг Корноухий, подумал я про себя. Когда костер прогорел, он поднялся, вытащил из ближайшей груды несколько деревяшек и подкинул в огонь. На меня он не смотрел. И не заговаривал. Он уже покончил с едой и теперь занимался пистолетом. Пахло бобами, дымом костра и ружейной смазкой. Хеннинг чистил пистолет, а я глядел в огонь.

* * *

Они связали мне запястья липкой лентой – ритмичное: потянул-обернул, потянул-обернул, виток за витком. В поврежденной руке билась боль. Я знал, что, когда ленту снимут, придется распрощаться и с волосками на руках. Если ее снимут. Была вероятность, что с ней я и умру. Я слышал, как об этом рассуждали, стягивая мне ноги и волоча к поломанному трейлеру. Я не мог подложить руки, ударился головой и вскрикнул.

– Тихо, – приказал Хеннинг, – а то и рот заклеим.

Его непредсказуемость меня пугала. Но у этого страха имелась причина, с ним я мог совладать. В угрозе заклеить мне рот не было никакого смысла. При этих словах у меня задрожали руки – дрожь зарождалась прямо под кожей. Я представил, как меня вырвет утром, с заклеенным ртом, и я захлебнусь собственной рвотой.

Я молчал, как вакуум.

* * *

Следующие несколько часов они, сменяясь, обходили наш лагерь.

Я, лежа спиной к трейлеру, смотрел, как они приходят и уходят, пока оба не уселись у костра.

Когда огонь почти погас, женщина, поднявшись, обратилась к Хеннингу, который снова чистил пистолет. Может быть, уже другой. Она склонилась к нему, говорила в обрубок уха. В отблеске костра я увидел, что Хеннинг перевел взгляд на меня. Кажется, они спорили, потом Хеннинг кивнул.

Он прошел ко мне, а она стояла и наблюдала.

У него в руке был нож. Охотничий нож с рыжим отблеском углей на лезвии. Злобный кусок стали, слабо изогнутый, сходящийся к острию. Я представил, как клинок чисто входит мне между ребер, рассекает мышцы и плевру, дотягивается до сердца.

Хеннинг не заговорил. Он присел на корточки рядом. Сделал все быстро. Резкое движение, короткий щелчок, и мои лодыжки свободны.

– Вставай, – сказал он, – волоком не потащу.