Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален - Борис Конофальский (2021)

Утором ему сообщили, что маршал отбыл ещё неделю назад. И хоть чувствовал он себя лучше, но всё ещё не очень хорошо. Перед тем как уехать, он решил пройтись по тем домам, где ещё лежали раненые из его полка с того самого дня, как полк его попал в засаду у бродов. Вот уж солдаты удивились и порадовались, тем более что он ещё и выдал каждому из них небольшое содержание на жбан пива и на хорошую свиную рульку с кислой капустой, выдал денег местному лекарю, сиделкам и прачкам, а также дал серебра и хозяевам, у которых были расквартированы раненые. Потратил семнадцать с половиной талеров, ещё и время. Жалко было и того, и другого, но за ним шло его войско, и оно обязательно встанет в Бад-Тельце на ночь, и тогда раненые, когда товарищи придут их навестить, обязательно расскажут о его визите, его щедрости и благодетельстве. Так и пойдут слухи о нём не только как о командире удачливом, но и командире добром, что любит своих солдат, как чад своих. А такие слухи очень хорошо сказываются при наборе новых солдат.

В Нойнсбурге он не остановился, хотя спать в телеге ему осточертело. И никакие хорошие постоялые дворы его не соблазнили. Нойнсбург — это вотчина фон Беренштайна, он тут жил. И у Волкова были веские причины полагать, что тот при случае сделает ему любую каверзу. Ведь что там ни говори, а любой генерал в своём родном городе — лицо не последнее. Лицо как минимум уважаемое. Поэтому тут его обоз не задержался. Он лишь зашёл на почту узнать, нет ли для него ещё писем. И когда узнал, что нет, так тут же покинул город через южные ворота, повернув к Ланну. А на дороге к нему нашли постоялый двор, где он наконец заночевал в кровати. И где спал уже спокойно и почти не просыпался от того, что неудобно лёг на больную левую руку.

Хоть и пил он зелье, что намешал ему брат Ипполит, но к Ланну подъехал разбитый. Самочувствие такое, что хотелось лечь и не вставать. Хорошо, что в город удалось заехать до ночи, до того, как ворота закрывали. Один из гвардейцев уже в сумерках поднял плеть, чтобы рукоятью постучать в ворота, а они сами распахнулись: въезжайте. И на дворе уже ждала его Агнес. Подошла и своими ручками девичьими стала помогать ему вылезти из телеги, приговаривая:

— Уж и не чаяла, что доедете. Думала, помрёте.

Волков взглянул на неё тяжело, но спрашивать, откуда она про хворь его узнала, не стал.

— Пойдёмте, господин, я всё уже приготовила. Постель, вода тёплая, еда, лекарство — всё вас ждёт.

— Не держи, — сказал он, отводя от себя её руки, — сам ещё в силах, дойду, не упаду. Устал просто.

— Конечно, устали, дорога всегда не шутка, я от вас едва живая приехала, — говорила девица, всё равно идя с ним рядом по лестнице.

Гюнтер уже нёс за ними наверх мешок с его одеждами. Но Агнес его в покои не пустила:

— Куда? Вниз ступай.

— Я помогу господину…

— Сама управлюсь, — сказала она, отбирая у слуги тяжёлый кофр.

Она и правда сама управлялась. Усадила его на край кровати, сняла сапоги, колет, чулки, панталоны, и всё это кидала в кучу, за этим полетело туда же и исподнее. Волков не сопротивлялся и даже ничего не говорил против, он знал, что устал. Сильно устал, а ещё он знал, что болен. И настойка монаха уже мало помогала ему.

Агнес же, скинув с себя верхнюю одежду, схватила мягкие тряпки, намылила их в тёплой воде и стала его обмывать. Тщательно, быстро и на удивление умело, словно много раз так кого-то мыла уже. Закричала так, что он поёжился:

— Ута, ещё воды!

Служанка принесла чистую, забрала грязную. Агнес омыла его чистой водой:

— Ложитесь.

— Одеться, — сухо сказал ей кавалер.

— Нет, так ложитесь, лечить вас буду. Рубаха мешать будет.

— Даже не покормишь сначала? — он покорно стал укладываться в перины, на подушки.

— Потом, всё потом, — говорила она, вставая рядом с ним на колени и кладя руки ему на грудь. — Сначала лечить буду, хворь у вас нешуточная. То, что доехали с ней до меня, — и то чудо.