Бегущий за ветром - Халед Хоссейни (2003)

— Знаю, это глупо и без смысла, — сказала мне Сорая, — но я ничего не могу с собой поделать. Я всегда мечтала, как возьму на руки существо, в жилах которого девять месяцев текла моя кровь, и однажды с удивлением и испугом узнаю в его глазах, в его улыбке себя или тебя. А без этого… я не права, да?

— Нет, все верно.

— Это очень эгоистично с моей стороны?

— Вовсе нет.

— Потому что если ты настаиваешь…

— Даже не собираюсь. Какое может быть усыновление, если мы сами сомневаемся? Разве мы сможем полюбить чужого ребенка?

Сорая прижалась щекой к боковому стеклу и молчала до самого дома родителей.

Теперь за дело взялся генерал.

— Бачем… это усыновление… не для нас, афганцев.

Сорая устало посмотрела на меня и вздохнула.

— Во-первых, ребенок вырастет и захочет узнать, кто его настоящие родители, — продолжал тесть. — И нельзя его за это осуждать. Порой они уходят из дома, где их вырастили, на поиски тех, кто дал им жизнь. Голос крови — страшная сила, бачем, не надо об этом забывать.

— Я не хочу больше об этом говорить, — сухо произнесла Сорая.

— Я буду краток. — Судя по взволнованному тону, генерал нацелился на небольшую речь. — Вот возьми хотя бы Амир-джана. Все мы прекрасно знали его отца, я был наслышан про его деда и прадеда, да что там, вся его родословная налицо. Потому-то, когда его отец — да покоится он с миром — пришел сватать сына, я не колебался ни секунды. И, поверь мне, его отец не стал бы просить твоей руки, если бы не знал, кто были твои предки. Кровь — могучая сила, сила, бачем, и вы не знаете, чью кровь принесет в ваш дом усыновленный. Для американцев все это неважно — они женятся по любви и не принимают в расчет ни доброго имени семьи, ни происхождения. Им легко брать в семью чужих детей. Ребенок здоров — и слава богу. Но мы-то не американцы, бачем.

— Наверное, рыба уже готова, — сказала Сорая.

Генерал остановил на ней свой взор и потрепал по коленке:

— Радуйся, что у тебя хорошее здоровье и хороший муж.

— А ты что скажешь, Амир-джан? — спросила Хала Джамиля.

Я поставил свой стакан на оконный карниз к горшкам с геранью.

— Я, пожалуй, соглашусь с генерал-сагибом.

Тесть величественно наклонил голову и направился к грилю.

И Сорая, и генерал высказывались против усыновления. Мне тоже был не по душе приемный ребенок, хотя и по своим причинам. Как видно, судьба надумала лишить меня радости отцовства за прегрешения. Как я мог противиться справедливому приговору?

— Может быть, все еще утрясется, — говорила Хала Джамиля.

А может, уже утряслось. Только не в мою пользу.

Через несколько месяцев весь мой аванс за второй роман ушел на первый взнос за дом. Хоромы с двумя спальнями, возведенные еще в викторианские времена, находились в Сан-Франциско (район Бернал-Хайтс). Остроконечная крыша, паркетный пол, крошечный дворик с деревянным помостом и пожарным колодцем… Генерал помог мне покрыть лаком помост и покрасить стены. Хала Джамиля причитала, что до нас теперь добираться больше часа, а ведь ее любовь и поддержка так нужны Сорае. Ей и в голову не приходило, что чрезмерная материнская любовь и опека и заставили дочь поселиться подальше.

Ночью, лежа с открытыми глазами рядом с мирно посапывающей Сораей, я слушал, как поскрипывает на сквозняке входная дверь, как стрекочут во дворе сверчки, и остро чувствовал всю пустоту бездетности. Она теперь всегда была с нами, в грусти и в веселье, даже любовные ласки были пропитаны ею. А уж поздней ночью она просто лежала между нами.

Совсем как грудной младенец.

14

Июнь 2001 года

Я положил телефонную трубку на аппарат и застыл. Только когда Афлатун неожиданно гавкнул, я понял, как тихо вдруг стало в доме. Это Сорая выключила звук у телевизора.

— Ты какой-то бледный, Амир.