Бегущий за ветром - Халед Хоссейни (2003)

И в один прекрасный день я заправил свой «бьюик» и отправился в Хазараджат. Когда Али уволился, твой отец сказал мне, что они с Хасаном уехали к двоюродному брату Али в какую-то деревушку у самого Бамиана. Я понятия не имел, где мне искать Хасана, кого расспрашивать. Ведь десять лет прошло с тех пор, как они ушли от вас, Хасан уже взрослый, двадцать два — двадцать три года, не меньше. Да и жив ли он еще? Шурави — да сгорят они в аду за все, что сделали с нашей родиной, — перебили столько наших молодых парней, сам знаешь.

Но Аллах милостив — я разыскал его, и очень скоро. Пара вопросов — и люди в Бамиане показали мне, где деревушка Хасана. Даже не помню, как она называлась. Да и было ли у нее название? Знойным летним днем моя машина едва ползла по изрезанной колеями грунтовке, окрест только сожженные солнцем кусты, искривленные стволы деревьев и какая-то солома вместо травы. Дохлый осел у дороги, очередной поворот — и глазам моим предстала кучка глинобитных домиков. Вокруг них ничего — только бесплодная земля, и жаркое небо, и зубчатая гряда гор невдалеке.

В Бамиане мне сказали, что я легко найду Хасана: у него единственного сад обнесен забором. Низенькая саманная стена с проломами окружала крошечную хижину — назвать ее домом значило бы оказать почести не по чину. Босые ребятишки, игравшие на улице, — они палками катали по пыли старый теннисный мячик — так и уставились на меня. Я остановился, выключил мотор, постучал в деревянную дверь и ступил во двор. Ни сада, ни огорода — высохшая грядка земляники да лимонное дерево без единого плода, вот и все. У тандыра в тени акации сидел на корточках мужчина, брал деревянной лопаткой шматы теста из кадки и нашлепывал на глиняные бока печи. Завидев меня, он выронил лопатку и кинулся целовать мне руки.

— Перестань немедленно, — рассердился я, — и дай-ка я на тебя посмотрю.

Хасан отступил на два шага. Он был такой высокий — чуть не на две головы выше меня. Под солнцем Бамиана кожа у него задубела и потемнела. Нескольких передних зубов нет, зато обзавелся жидкой бороденкой. А вот узкие зеленые глаза — все те же, и шрам над верхней губой, и круглое лицо, и радостная улыбка. Ты бы узнал его, Амир-джан, я уверен.

Мы прошли в дом. В углу светлокожая хазареянка подшивала платок, явно поджидая нас.

— Это моя жена, Фарзана-джан, — с гордостью представил ее Хасан.

Очень скромная и застенчивая, она говорила чуть слышным шепотом и не поднимала на меня своих карих глаз. Но зато с какой любовью она поглядывала на Хасана!

— Когда ждете ребенка? — спросил я, как только все расположились по своим местам.

Старенький ковер, пара тюфяков, фонарь и несколько тарелок — больше ничего в комнате не было.

— Иншалла, этой зимой, — ответил Хасан. — Молю Господа, чтобы был мальчик. Назову его в честь отца.

— А кстати, что с Али?

Хасан потупил глаза. Али и его двоюродный брат — которому и принадлежал этот дом — подорвались на мине два года назад, у самого Бамиана. Так теперь погибает большинство афганцев, можешь себе представить, Амир-джан? Мне почему-то кажется, что Али подвела его правая нога, искалеченная полиомиелитом, он оступился и угодил прямо на минное поле. Известие о его смерти глубоко опечалило меня. Как ты знаешь, мы с твоим отцом росли вместе, и Али был рядом, сколько я себя помню. Когда Али заболел и чуть не умер, мы еще были детьми, и плакали.

Фарзана приготовила нам шорву из бобов, репы и картошки. Мы помыли руки и погрузили куски лепешки, испеченной на тандыре, в шорву, — давненько не едал ничего вкуснее! За едой я предложил Хасану уехать в Кабул вместе со мной, рассказал ему о доме, о том, что у меня не хватает сил содержать его в порядке, и особо подчеркнул, что щедро заплачу ему и что ему с ханум будет очень удобно. Они промолчали, только обменялись взглядами. Позже, когда мы помыли после обеда руки и Фарзана подала нам виноград, Хасан сказал, что прижился в деревне и что здесь теперь их с женой дом.