Тысяча сияющих солнц - Халед Хоссейни (2008)

Рашид замахнулся ремнем на Мариам.

И тут – неслыханная наглость! – на руке у него повисла Лейла. Прямо как клещ вцепилась. Муж даже пошатнулся.

И не ударил. Взревел только:

– Вон!

– Твоя взяла. Твоя взяла. Только не бей ее, прошу тебя, не бей. Опомнись.

На Мариам будто столбняк напал. А они возились, пихались, препирались, Рашид пытался стряхнуть с себя жену… В какой-то момент Мариам почувствовала, что удара уже не последует.

Рашид постоял еще немного со свирепым видом, все лицо мокрое от пота, потом медленно опустил руку с ремнем. Лейла наконец коснулась ногами пола, но руку мужа не выпустила, будто не доверяла.

– Я тебе это запомню, – прохрипел Рашид. – Я вам обеим это запомню. Дурака из меня сделать решили? В моем собственном доме? Не позволю.

Он свирепо посмотрел на Мариам и подтолкнул Лейлу к двери.

Мариам забралась в постель, спрятала голову под подушку и принялась ждать, когда пройдет дрожь.

В ту ночь Мариам просыпалась трижды. В первый раз ее разбудил рев ракеты, запущенной откуда-то со стороны Карте-Чара, во второй – плач девочки, убаюкивающее бормотание Лейлы, звяканье ложечки о бутылку. А в третий раз подняться с постели ее заставила жажда.

Внизу в гостиной было темно, только полоска лунного света падала от окна. Жужжала муха. Из мрака проступали очертания чугунной печки в углу и коленчатого дымохода под потолком.

На пути к кухне на полу лежало что-то большое. Приглядевшись, Мариам поняла, что это Лейла с ребенком. Мать спала, слегка похрапывая, дочка бодрствовала. Мариам зажгла керосиновую лампу и в первый раз за все время хорошенько рассмотрела девочку. Темные волосенки, карие глаза, густые ресницы, розовые щеки, губки цвета спелого граната.

Казалось, кроха тоже изучает ее: лежа на спине, повернув голову немного набок, ребенок внимательно разглядывал Мариам с недоуменно-настороженным выражением на лице, потом весело пискнул – наверное, остался доволен осмотром.

– Ш-ш-ш, – тихонько шепнула Мариам, – маму разбудишь. Ее счастье, что она глухая на одно ухо.

Девочка сжала кулачок и сунула себе в рот, улыбаясь Мариам и пуская пузыри.

– Ты только посмотри на себя. Вот ведь вырядилась, чисто мальчишка. Да как укуталась-то, в такую-то жару. Попробуй тут усни.

Мариам развернула одеяльце и, к своему ужасу, обнаружила под ним второе. Его она тоже развернула, щелкнув при этом языком. Ребенок с облегчением захихикал и замахал ручонками, точно птица крыльями.

– Так лучше?

Мариам уже выпрямлялась, когда девочка крепко ухватила ее за мизинец своими теплыми влажными пальчиками.

– Гу, – объявила кроха.

– Хорошо, хорошо, только отпусти. Бас. Девочка брыкнула ножками и, когда Мариам высвободила палец, опять впилась в свой кулачок, улыбаясь и гукая.

– Что это ты такая довольная? А? Ну, чему ты улыбаешься? Не такая уж ты умная, как я погляжу. Отец у тебя грубиян, а мамочка – дура. Если бы ты это знала, не улыбалась бы так. Ни в коем случае. Спи давай. Засыпай.

Мариам поднялась на ноги и сделала несколько шагов. Ребенок хныкнул раз, потом другой.

Сейчас расплачется, испугалась Мариам. – Ну, что тебе? Что ты от меня хочешь? Девочка беззубо улыбнулась.

Мариам со вздохом села и предоставила свой палец в полное распоряжение младенцу. Ребенок пришел в восторг, засмеялся, задрыгал ногами. Мариам смотрела и смотрела на девочку, пока та не угомонилась.

И вот наконец Азиза сладко спит.

Во дворе бодро запели пересмешники. Когда певуны улетели (за окном в предрассветных сумерках мелькнули их крылья), Мариам, как ни хотелось ей пить, долго еще не поднималась с пола.

Ведь Азиза и во сне так и не выпустила ее палец.

8

Лейла