Тысяча сияющих солнц - Халед Хоссейни (2008)

– Тебя осмотрят, Лейла-джо. Уж я добьюсь. – Живее, – поторопил Рашид.

Перед окошком регистрации переругивалась и толкалась очередь, многие с детьми на руках. У двойных дверей в процедурную тоже теснился народ. Талиб-охранник никого не пускал.

Мариам тараном врезалась в толпу, вовсю работая локтями. Ее пихали, пинали, обзывали и даже пытались схватить за лицо. Мариам отмахивалась, выворачивалась, напирала и неудержимо продвигалась вперед.

«Вот на что приходится идти матерям, – думала Мариам, раздавая толчки направо-налево. – Какие уж тут приличия».

Ей вспомнилась мать. Какая бы Нана ни была, она не избавилась от ребенка, приняла на себя позор, выносила и родила харами – и воспитала неблагодарную дочь. А та предпочла Джалиля. Дурочка была, не понимала, что такое мать.

Внезапно перед Мариам выросла медсестра в грязно-серой бурке до пят. К ней обращалась молодая женщина, чья накидка была насквозь пропитана кровью.

– У моей дочери воды давно отошли, а ребеночек все не появляется, – накинулась на медсестру Мариам.

– Я с ней говорю, – прорыдала окровавленная. – Дождись своей очереди.

Вся толпа всколыхнулась, словно трава под ветром.

– Моя дочь упала с дерева и сломала локоть, – надрывался кто-то у Мариам за спиной.

– А у моей дочки кровавый понос, – подхватила другая женщина.

– Температура у нее есть? – спросила медсестра. Мариам не сразу поняла, что обращаются к ней.

– Нет.

– Кровь идет?

– Нет.

– Где она?

Мариам поверх голов указала на место, где сидела рядом с Рашидом Лейла.

– Мы ею займемся, – пообещала медсестра.

– Когда?

– Не знаю. У нас всего двое врачей, и обе сейчас на операции.

– У дочки боли, – настаивала Мариам. – У меня тоже! – завопила окровавленная. – Жди своей очереди!

Мариам оттеснили в сторону. Перед ней теперь были только затылки и спины.

– Погуляйте пока, – прокричала медсестра Мариам. – И ждите.

Уже стемнело, когда медсестра позвала их. В родовой палате было восемь коек, между ними ни ширм, ни занавесей. Зато персонал укутан с головы до ног. Две женщины рожали. Лейлу уложили на кровать у самого окна, замазанного черной краской. Из стены торчала треснутая раковина, над ней свисали с веревки перемазанные кровью хирургические перчатки. Вода из крана не шла. Посреди комнаты большой алюминиевый стол, верхняя часть прикрыта одеялом, нижняя пуста.

– Живых кладут наверх, – устало сказала Мариам женщина с соседней койки, заметив ее недоумевающий взгляд.

Докторша – маленькая, похожая в своей темно-синей бурке на птичку без клюва – говорила резко и отрывисто:

– Первый ребенок?

– Второй, – сказала Мариам.

Лейла вскрикнула, выгнулась дугой и вцепилась Мариам в руку.

– Были сложности с первыми родами? – Нет.

– Вы ее мать?

– Да, – соврала Мариам.

Докторша приподняла накидку, вытащила странный металлический инструмент в форме конуса и, откинув бурку Лейлы, прижала ей к животу. Сначала одним концом, послушала минуту, потом другим.

– Сейчас я должна пощупать ребенка, хамшира.

Она сдернула с веревки перчатку, надела, положила одну руку Лейле на живот, а другую глубоко засунула внутрь. Та всхлипнула. Закончив свое дело, докторша передала перчатку медсестре, которая сполоснула ее водой из чашки и опять повесила на веревку.

– Вашей дочери необходимо сделать кесарево сечение. Знаете, что это такое? Мы разрежем ей утробу и извлечем ребенка. У него тазовое предлежание.

– Не понимаю.

– Ребенок не так лежит. Она не сможет родить его обычным путем. К тому же прошло слишком много времени. Ее надо немедленно в операционную.

Лейла, сморщившись, закивала и уронила голову набок.

– Только мне надо кое-что вам сказать. – Докторша как-то смущенно зашептала Мариам на ухо.

– Что она говорит? – простонала Лейла. – С ребенком что-то не так?