Перстень с печаткой - Андраш Беркеши (1986)

— Так он что ж, подарил вам этот перстень?

— Да нет, я раскрыл Питковского и всю его группу в тридцать пять человек. Их расстреляли, а перстень господин майор фон Шликкен отдал мне.

Кальман наморщил лоб и изобразил на лице озабоченность.

— Выходит, мы осечку дали? Этот перстень не вызывает сомнения — он принадлежал Смутсу. Так ты на самом деле сотрудник контрразведки? Встань… Впрочем, сиди. Но это же идиотизм! Чего ради они скрывали, что Ц—76 и ты — одно лицо?

— Они оберегали меня. Мы давно уже подозреваем Шалго. Там у меня есть и о нем сообщение. Я же… — Хельмеци наполнил рюмку палинкой и жадно выпил. — Ты что думаешь, Базиля святой дух провалил? Это я, понимаешь, я…

Кальман покачал головой и еще раз пробежал глазами список. Вдруг его бросило в жар.

— А кто такой главный врач доктор Игнац Шавош?

— По-моему, английский агент. О нем я еще не сообщил.

— Когда ты начал работать на нас?

Хельмеци быстро заговорил. Жестикулируя, он рассказал, при каких обстоятельствах был завербован, перечислил и важнейшие задания, которые он «блестяще выполнил», например раскрыл Мирко Станковича.

— Что-то долго не идет господин полковник, — с нетерпением промолвил Кальман и взглянул на часы. — Я сам не берусь решить этот вопрос. А сейчас ты каким делом занят? — спросил он равнодушным тоном.

— Вот этой афинской акцией, после чего я должен буду заняться дочерью профессора Калди. Впрочем, это какой-то блеф…

— Почему?

— Это блажь Шалго. У него идефикс, что профессор — коммунист. Полтора года он его держит под наблюдением. — Чепуха. Калди — друг детства господина министра обороны.

— Однако Шалго два дня назад все же получил разрешение на прослушивание телефонных разговоров Калди.

Скрипнула дверь. Вернулся Домбаи. Он тихо сказал что-то Кальману; тот кивнул. Домбаи подошел к радиоприемнику и с рассеянным видом включил его.

— Сколько же всего участников движения Сопротивления ты раскрыл? — спросил Кальман.

— Надо бы посчитать. Много.

— Среди них были и коммунисты? — Кальман взглянул на Домбаи.

— Да, немало.

Домбаи включил радио почти на полную силу.

— Уже одиннадцатый час, господин лейтенант, — сказал Хельмеци.

— Знаю, — ответил Домбаи.

— Какой у тебя револьвер? — спросил Кальман.

— «Вальтер». Хорошая игрушка, — похвастался Хельмеци. — Осторожней, он заряжен.

— Ты им застрелил уже кого-нибудь?

— Двух евреев, в Варшаве…

— И Яна Питковского? — Хельмеци кивнул. — И Мирко?

— И его… Налить?

Радио так вопило, что им приходилось буквально кричать, чтобы слышать друг друга.

— Налей. Господину лейтенанту тоже. Возьми, Шандор. Ну, так за что мы выпьем?

— За победу, — предложил Домбаи.

— А ты, Хельмеци, за что выпьешь?

— Я? — спросил предатель и поднял свою рюмку. — Я тоже выпью за победу.

— Пей, но знай, что это твоя последняя рюмка, — сказал Кальман и поднял револьвер.

Глаза у Хельмеци широко раскрылись, лицо побелело.

А Кальман нажал на спусковой крючок. Раздались выстрелы — один… другой… третий… четвертый… пятый…

Домбаи удержал его за руку.

— Ну, хватит, — проговорил он решительно и выключил радио. — Пошли.

Утренняя прохлада освежила Кальмана. Он вошел в комнату к Илонке, распахнул окно и посмотрел на девушку, озаренную лучами утреннего солнца. Она крепко спала… Кальман принялся будить ее, но Илонка даже не шевельнулась. Он взял воды и протер ей лицо. В конце концов ресницы у нее дрогнули, она открыла глаза.

— Давно я так сладко не спала.

— Ну, мне-то от этого удовольствия мало было, — проговорил Кальман с упреком в голосе. — Я тебя целую и вдруг замечаю, что ты заснула… Но это еще не все. Тут беда побольше приключилась.

— Ты не сердишься на меня? — спросила капризно девушка. — Я не знаю, что со мной было. Поцелуй меня.