Рыцарь любви - Эмма Орци (2014)

– Но мне кажется, ваше проклятое правительство упразднило католическую религию, а вместе с ней и колокольный звон. Французскому народу предоставлено собственными силами добираться до ада – в рай-то ему дорогу загородил национальный конвент, не так ли? Я думаю, что и к вечерней молитве звонить запрещено.

– Только не в Булони, сэр Перси, – с прежней сухостью возразил Шовелен. – Ручаюсь вам, что в этот вечер к вечерней молитве звонить будут.

– А в котором это будет часу?

– Через час после захода солнца.

– Почему вы назначили срок через четыре дня? Почему не через два или три?

– Я также мог бы спросить, почему вы выбрали южный крепостной вал, а не северный. Вам неудобно, что я выбрал четвертый день? – насмешливо спросил Шовелен.

– Неудобно? Напротив, очень удобно, – смеясь ответил сэр Перси. – Но что заставило вас вспомнить о вечерней молитве? – ласково спросил он.

Вокруг них раздался несколько непочтительный смех.

– Понимаю! – вдруг сказал Блейкни. – Я чуть не забыл, что, когда мы с вами в последний раз встретились, вы собирались принять духовный сан. Воспоминание о вечерней молитве так соответствует духовной одежде, которая, насколько помню, очень вам шла…

– Не определить ли нам теперь условия дуэли, сэр Перси? – прервал его Шовелен, с трудом сохранявший хладнокровие.

– Вы подразумеваете выбор оружия? – вмешался принц.

– Но ведь уже решено биться на шпагах.

– Совершенно верно, ваше высочество, – подтвердил Блейкни, – но при этом есть много мелочей, имеющих важное значение, не правда ли, месье Шовелен? Мой предусмотрительный противник может пожелать, чтобы я выступил против него в зеленых башмаках, а я могу потребовать, чтобы в его петлицу был вдет красный цветок… Он очень красиво выделялся бы на темном фоне вашей сутаны, которую вы иногда носите во Франции… а когда цветок окончательно увянет, вы сможете почувствовать сильный запах, гораздо сильнее запаха ладана.

Все присутствующие громко расхохотались, зная, какую ненависть каждый член революционного французского правительства, включая и Шовелена, питал к любимому национальному английскому вождю.

– Итак, мы переходим к условиям, – сказал Шовелен, делая вид, что не замечает насмешки, звучавшей в последних словах Блейкни. – Бросайте кости.

– После вас, – любезно ответил сэр Перси.

Мысли Шовелена быстро перенеслись на север Франции, где было сосредоточено много войска, которым можно было окружить все валы Булони, чтобы не дать смелому Алому Первоцвету ни малейшей возможности скрыться. Его размышления были прерваны веселым голосом Блейкни.

– Кажется, счастье изменило вам, месье Шовелен, – говорил он. – Выиграл опять я.

– Значит, вам назначить условия, при которых мы будем драться, – промолвил Шовелен.

– Ну, я недолго буду затруднять вас, – сказал Блейкни. – В случае холодной погоды мы останемся в верхнем платье, если будет жарко, мы снимем его. Оружие мы выберем современное… Фоулкс, – прибавил он, обращаясь к своему другу, – принеси, пожалуйста, те две шпаги, что лежат у меня на бюро. Я нарочно не посылаю за ними слугу, месье, чтобы не поднимать излишнего шума. Я уверен, что вы одобрите мои шпаги; выбирайте любую и решите, насколько серьезна должна быть рана, которую можно бы считать достигнутой для того, чтобы отомстить за оскорбленное самолюбие мадемуазель Кандейль.

Вернувшийся Фоулкс положил на столик две совершенно ровные шпаги в кожаных ножнах.

– Как вы находите это оружие, месье? – спросил Блейкни, беззаботно опираясь на спинку кресла.

– Они немного старомодны, – ответил Шовелен, – и тяжелее французских, но тем не менее это чудесная сталь.

– В этом отношении вы можете быть совершенно спокойны, – отозвался Блейкни. – Клинки были изготовлены в Толедо двести лет назад.

– Тут написано имя, – заметил Шовелен, поднося шпагу ближе к глазам.