Марджори - Герман Вук (1995)

— Нет, спасибо. Кандида в девятнадцать лет, в самом деле! По этому счету тебе должно быть четыре года. Иногда ты поступаешь, как четырехлетний. Просто будь самим собой и дай мне быть самой собой. Не придумывай обо мне никаких глупостей, это самое главное. Я просто еще одна девушка.

Он посмотрел на нее, склонив голову, как Ноэль.

— Ладно, — сказал он, — ты просто еще одна девушка. Мне придется это запомнить.

«Бродяги» поставили свой последний спектакль во второй половине апреля, и после этого Марджори ничего не осталось, кроме того, чтобы ходить в колледж и ждать, когда наконец начнется жизнь в «Южном ветре».

Колледж надоел ей хуже горькой редьки. Ей было скучно, смертельно скучно в жарких классах, на школьных изрезанных стульях, от звонка, который объявлял конец тягучим часам, от запаха мела, тяжести учебников под мышкой, коридоров, заполненных хихикающими первокурсницами с дешевой губной помадой, старомодно одетых учительниц, которые постоянно терзали ее своими цифрами и буквами. Она пошла в школу, когда ей исполнилось шесть лет. В унылой рутине городских колледжей, которые каждые шесть месяцев выпускали своих учеников, словно колбасу, она должна была окончить учебу в следующем феврале. Несколько из ее одноклассниц вышли замуж и не собирались возвращаться в школу после летних месяцев на последние полгода. Она бы с радостью сделала то же самое, если б у нее был жених на примете.

Она получила приглашения на несколько свадеб. Каждый раз для нее было потрясением видеть, как старшеклассница превращается в невесту, плывущую по воздуху в белом сверкающем тумане, держа под руку неуклюжего молодого человека (с видом загнанного зверя) в официальном костюме. У Марджори появлялось чувство, будто время зажимает ее в тиски. Она не могла не сравнивать женихов с Ноэлем Эрманом, и такое сравнение оказывалось для них очень невыгодным, но разве это могло быть утешением? Она ничего не значила для Эрмана.

Несколько человек из «Бродяг» продолжали назначать ей свидания, но с ними было так скучно, что она едва не засыпала, ей куда больше нравилось сидеть дома за книгой. Она прочитала все романы в ближайшей библиотеке и потом стала перечитывать старые романы, просто для того, чтобы иметь что-то для чтения; она с изумлением обнаружила, что такие книги, как «Анна Каренина» и «Мадам Бовари», захватывали ее. Возможно, для того, чтобы доказать себе, что посредственные оценки в колледже были делом выбора, а не способностей, она усердно принялась за учебу, хотя была поглощена ею меньше, чем когда-либо. Она получила мрачное удовлетворение оттого, что набрала несколько высших баллов.

Марджори часто отправлялась на продолжительные прогулки по Риверсайд-Драйв. Мягкий апрельский воздух над голубой рекой, запах цветущих вишни и яблони, покачивание их розовых ветвей наполняли ее сладкой печалью. Частенько она вынимала из кармана книжку стихов и опускалась на скамейку, чтобы почитать Байрона, Шелли или Китса. Тоска Марджори по Ноэлю открыла ее сердце для этих старых слов, которые были засушены, исковерканы и вбиты в ее голову бесчувственной каргой, преподававшей английскую литературу.

Иногда Мардж приходила гулять в Центральный парк. Каждое желтое соцветие форзитии напоминало ей о Маше и первых чудесных месяцах их дружбы. Наездники, шлепавшие по грязным дорожкам, вызывали в ее памяти воспоминания о себе самой: образ безрассудной семнадцатилетней девчонки в синяках и ушибах, которая головой вниз летит с Очаровательного принца. Она могла вспомнить, каким мудрым и взрослым человеком казался ей Сэнди Голдстоун, она могла вспомнить, как в ее глазах он превратился в невзрачного болвана. Она смотрела на окна их прежней квартиры в Эльдорадо и думала о том, что, может быть, какая-нибудь семнадцатилетняя девчонка с блестящими глазами стоит в халате за белыми занавесками, пожирая глазами золотой облик мира.

После долгого молчания одним майским утром позвонил Уолли.

— Ты когда-нибудь была в Аркадах?