– Да, верно. Долгие годы этот брак был… точно «американские горки». – Шериф сокрушенно покачал головой и снял очки. – До того как вселиться в дом на самой окраине, они жили ниже по берегу озера. Раз в несколько месяцев мне обязательно звонил кто-нибудь из их соседей, и мне приходилось туда мчаться.

– И что вы обнаруживали, когда приезжали?

– В основном – крики и вопли. Бывало, что я видел Лока в разорванной одежде или с расцарапанным лицом. – Билл усмехнулся. – Однажды я приехал туда, а окно – нараспашку, во дворе же валялась большая кастрюля.

– Кого-нибудь из них хоть раз арестовали?

– Нет. И после подобных ссор люди часто видели эту парочку вместе. Они обнимались и ворковали точно голубки.

«А когда не ворковали точно голубки, втягивали других людей в свои запутанные отношения», – со вздохом подумала Мэдди.

– Скажите, а потом, когда они переехали в дом на окраине, вызовы полиции прекратились?

– Точно. Никого по соседству, знаете ли.

– И где теперь этот дом?

– Сгорел. – Шериф помолчал в задумчивости, и его лоб прорезали глубокие морщины. – Сгорел, должно быть, лет двадцать назад. Однажды ночью кто-то пришел туда, облил дом керосином и сжег.

– Кто-нибудь пострадал?

– В то время там никто не жил. – Шериф нахмурился и покачал головой: – Того, кто это сделал, так и не нашли. Хотя у меня всегда были определенные подозрения.

– Какие же?

– Были только двое, кто очень хотел бы, чтобы этот дом исчез. Они-то и могли ради этого постараться. Дом вспыхнул как факел. Дети, которые играют со спичками, такого не устраивают.

– Майк?

– И его сестра. Хотя я так и не сумел это доказать. Но если честно, то я и не хотел ничего доказывать. Майк, когда взрослел, вечно попадал в истории. Настоящее шило на мою задницу. Но мне всегда его было ужасно жаль. Жизнь у парня была трудная.

– Многие дети теряют родителей. Но не все же устраивают поджоги…

Шериф со вздохом пожал плечами.

– Однако не всем выпадает на долю то, что оставила после себя Роуз Хеннесси собственным детям.

Мэдди кивнула и, перевернув страницу в своем блокноте, сказала:

– Элис Джонс жила на трейлерной стоянке. Знаете ли вы женщину по имени Трина? Она, возможно, жила там же в тысяча девятьсот семьдесят восьмом.

– Гм… что-то не припомню. – Подумав с минуту, шериф склонился к уху Мэдди и тихо проговорил: – Можете поговорить с Хэрриет Лэндерс. Она прожила на стоянке трейлеров много лет. Когда же эту землю продали застройщику, старуху пришлось буквально связать, чтобы увезти оттуда.

– И где Хэрриет живет сейчас?

– Левана! – позвал шериф жену. Когда та вошла, он спросил: – Где сейчас обретается Хэрриет Лэндерс?

– Полагаю, сейчас она живет на вилле «Самаритен». – Взглянув на Мэдди, Левана пояснила: – Это дом для престарелых. Неподалеку от пересечения Пятой улицы и Уайттейл. Только теперь она туговата на ухо.

– Что?! – закричала Хэрриет Лэндерс со своего кресла-коляски. – Ради бога, говори громче!

Мэдди сидела на старом металлическом стуле в маленьком садике виллы «Самаритен». Глядя на старуху, было очень трудно определить ее возраст. Догадки Мэдди колебались между «одной ногой в могиле» и «древняя окаменелость».

– Меня зовут Мэдди Дюпре! Я хотела бы знать, нельзя ли мне…

– Ты та писательница? – перебила Хэрриет. – Я слышала, что ты приехала сюда, чтобы писать книгу про этих, как их… про Хеннесси.

Да уж, новости тут разносились как ветер. Даже по дому для престарелых.

– Да, так и есть. Мне сказали, что вы когда-то жили на трейлерной стоянке.

– Почти пятнадцать лет. – Женщина растеряла бо€льшую часть своих седых волос и почти все зубы. На ней был розовый домашний халат с белым поясом и кнопками. Но с мозгами у нее, похоже, все было в порядке. – Только не знаю, о чем мне с тобой говорить.

– Ну как там жилось, на трейлерной стоянке?