Миндаль цветет - Оливия Уэдсли (2015)

– Вы можете вернуться в отель. Я возвращаюсь в другом автомобиле.

– Ты видел Фай в отеле? – спросил Тони.

– Нет, ее горничная сказала мне, что она спит, а какая-то толстая испанка, с прекрасными зубами и бровями, точно выведенными карандашом, сообщила мне, что ты уехал в автомобиле. Я был удивлен ее осведомленностью, но теперь я догадываюсь, что эта девица занимает важное положение в вашем хозяйстве – очевидно, ввиду появления моей племянницы.

Тони коротко ответил:

– Я спас Дору, а затем я, то есть мы решили ее удочерить.

– Великолепная мысль, в особенности имея в виду, что девочка так прекрасна.

Такая оценка немного смягчила Тони. Они с Паскалем никогда не дружили. Чарльз – другое дело; но Паскаль, на десять лет моложе его и единственный сын их отца от второго брака, никогда не был в полном смысле слова членом их семьи. Тони не мог бы сказать почему, но у него не было привязанности к Паскалю, они с Чарльзом редко говорили о нем, и Паскаль вел совсем обособленную от них жизнь.

Он решил пойти по дипломатии, и Мадрид был первым местом его службы; поездка по Испании и была предпринята по его совету. Это случилось таким образом: Рексфорд встретил Паскаля в Париже, где он стал отзываться с восторгом о Кордове. «В ней есть что-то таинственное, ее прошлое живет среди ее сухих пальм с темными, протянутыми, наподобие рук, ветвями», – сказал он.

Тони никогда не думал, что у Паскаля есть поэтическое дарование; вернее сказать, он боялся этого как катастрофы и очень опасался, что его предположение окажется верным.

Само имя Паскаль совсем не подходило к их семье, где все иностранное считалось недопустимым, а потому еще с детских лет братья стали звать его просто Пан, и, таким образом, чисто случайно он стал носить имя, которое впоследствии оказалось для него весьма подходящим.

Одна из причин, почему Тони относился к Паскалю с каким-то мрачным недоверием, была его несомненная красота; она приводила Тони в отчаяние; ему казалось странным и совсем не нужным, чтобы член приличной семьи был наделен такой особенностью. Впрочем, в этом отношении он не был фатом, а если и был им, то умел хорошо это скрывать.

В глубине души Тони сознавал, что Паскаль чертовски умен, и это тоже беспокоило его; он не понимал своего молодого брата, с блестящими глазами и блестящим умом, с экзотическим видом и необыкновенной физической силой варвара; ему не нравились его развязные манеры и небрежное отношение ко всему и ко всем.

«Это следствие его иностранного происхождения, от его матери-венгерки», – говорил себе Тони, как бы утешая себя.

Он предпочел бы, чтобы мать Паскаля была австриячкой; все-таки Австрия была менее отдаленной и менее дикой страной, чем Венгрия.

Мать Паскаля умерла вскоре после смерти их отца, который боготворил ее и вместе с тем идеализировал – счастливое сочетание двух чувств, которое очень облегчило обоим супругам задачу мирной совместной жизни.

Тони ладил со своей мачехой, в особенности, вероятно, благодаря тому, что они, по взаимному молчаливому соглашению, избегали друг друга; после ее смерти Тони передал ее состояние ее сыну.

Настоящий неожиданный приезд Паскаля Тони приписывал каким-нибудь денежным затруднениям, что, впрочем, не особенно его беспокоило, так как он по природе был щедр и любил покровительствовать своим родственникам.

Паскаль посадил Дору к себе на колени и шутил с ней по-испански, а она отвечала ему с достоинством и нисколько не смущаясь.

Оба они в то же время улыбались Тони, и последний был поражен необыкновенной выразительностью их улыбающихся лиц, блеском золотых, орехового цвета, глаз Паскаля и нежных, прозрачных глаз Доры.

Ему внезапно пришло на ум: «Какие удивительные дети были бы у Паскаля», – и он сказал:

– Пан, почему ты не женишься?

– А зачем? – спокойно ответил Паскаль. – В двадцать пять лет? Не стоит, мой дорогой.