Миндаль цветет - Оливия Уэдсли (2015)

Но когда Тони стал уговаривать ее бросить сцену и вернуться домой, она почувствовала, что ее новая жизнь все-таки имеет для нее большую прелесть. Она сознавала, что не будет в силах от нее отказаться; внезапно это встало перед ней с удивительной ясностью. Она слишком обожала аплодисменты, всю внешнюю сторону своего успеха; сознание своей власти над толпой было для нее неиссякаемым источником наслаждения.

Она уклонилась от прямого ответа, и Тони подумал: «Пусть обсудит и решит». Это было его излюбленным способом действия в затруднительных случаях.

Письмо Саварди понравилось ему; он с интересом ожидал прибытия этого завоевателя.

Когда тот явился и Тони близко познакомился с ним, он решил, что это вполне подходящий человек. Саварди пришелся ему по сердцу; он не заметил в нем никакой хитрости, а видел перед собой только хорошо сложенного молодого человека, который страстно желал жениться на Доре, имел доходы и имя, несомненно, хорошо ездил верхом, охотился и был бы ему хорошим помощником в этих двух важных предметах.

А Саварди в это время думал: «Он ничего не заподозрил; он достаточно глуп для этого. Слава богу, что он явился не слишком поздно».

Он провел скверную ночь, проклиная себя и свою несчастную звезду. Рексфорд ласково принял и ободрил его.

Оставалось ждать, что скажет Дора.

– Она завтракает у меня, – сказал Тони, – оставайтесь тоже.

Вошла Дора, совсем не похожая на примадонну; она была вся в белом, в соломенной белой шляпе на голове и без всяких драгоценностей, исключая нитки жемчуга, подаренной ей Тони.

– Вот, дорогая моя, – сказал Тони, целуя ее, – к тебе гость.

Дора подняла глаза на Саварди, и его сердце безумно забилось.

Он сильно побледнел.

Когда Тони вышел «за сигарами», Саварди побледнел еще больше; лицо его выражало борьбу гордости и упрямства.

Внезапно он опустился перед ней на колени.

– Дора, я только что просил у лорда Рексфорда вашей руки.

Он остановился, не будучи в силах продолжать, но взгляд его был устремлен на нее; она заметила, что его губы дрожат.

И неожиданно ей стало жаль его. Она ждала этой минуты, чтобы сделать ее минутой своего торжества, и вдруг это желание покинуло ее.

Саварди прошептал едва слышно:

– Матерь Божья, как я люблю вас!..

Это звучало как молитва, но Дора знала, что эти слова имеют чисто мирской смысл, и, странным образом, в этот момент она увидела в Саварди что-то детски просительное.

Может быть, он заметил, что взгляд ее стал мягче, только он наклонился, нежно обнял ее и потом, подобно буре при ясном небе, поцеловал с такой страстностью, что она почувствовала, что лишается сил. Через мгновение она услышала, как Саварди прерывающимся голосом повторил:

– Ответ, ответ…

Он задыхался, точно после быстрого бега.

– Откройте глаза, моя дорогая, – и последовал целый поток испанских нежных слов.

Его голос, такой страстный, полный такого обожания, помимо ее воли тронул ее. Так приятно было опять быть любимой, хотя и не любя, и чувствовать себя победительницей… ведь победа – такой бальзам для наших ран. А Саварди такой… и она ведь так одинока…

– Моя красавица, моя, моя, моя… – заикаясь, твердил Саварди, и внезапно он склонил голову на их соединенные руки.

И каким-то образом оказалось невозможным сказать «нет», хотя она сознавала, что действует под влиянием этой минуты, под влиянием просящей, великолепной, настойчивой молодости Саварди.

Он поднял голову, улыбнулся ей и с внезапной переменой настроения, которая была так привлекательна в нем, сказал:

– До вашего появления я не имел понятия, что можно хотеть жениться.

Дора заглянула в его синие, окруженные густыми ресницами глаза.

– У вас есть родственники в церкви и в дипломатии? – серьезно спросила она.

– Ну, конечно…

Она не опустила глаз; ее образ мыслей был так чужд ему, что он не чувствовал тонкого упрека в ее словах.