Счастливый билет - Маурин Ли (2012)

Дик не только заставил ее уменьшить свой возраст, он еще и изменил ее фамилию.

— Вы уверены, что в вас нет латинской крови? — поинтересовался он при первой встрече, глядя на Лизу лукавыми глазами.

— Абсолютно, — твердо ответила она. — Я чистокровная ирландка, родилась в Ливерпуле. Смуглая кожа досталась мне в наследство от предков-кельтов. — Так говорила ей Китти.

— Ну, вы похожи на настоящую латинянку. А имя Лиза О’Брайен создает неверное впечатление. Вам нужен более романтичный псевдоним. Лизу можно оставить…

— Благодарю вас, — сухо отозвалась она.

Он пропустил мимо ушей ее саркастическую реплику.

— Как насчет Розы? Лиза Роза.

— Уже есть певица с почти таким же именем, Лита Роза. Она, кстати, тоже из Ливерпуля.

— Хм. — Дик склонил голову старенького гнома к плечу и пристально уставился на нее. — Лиза Гомес?

Лиза решительно покачала головой:

— Это имя мне совсем не нравится.

— Лиза Ла Планте?

— Нет. — Имя должно быть таким, чтобы, называя его, она чувствовала себя вполне комфортно. В конце концов, ей придется жить с ним очень долго, быть может, до конца жизни.

В пыльной, забитой мебелью комнате воцарилось долгое молчание. Оба погрузились в глубокие раздумья.

— Как насчет Áнжелис? — предложила Лиза. — Нет, Анжéлис, с ударением на втором слоге. Лиза Анжелис. — Она не могла вспомнить, где слышала его раньше, но сейчас это имя показалось ей красивым и звучным.

— Великолепно, — сказал Дик.

Через неделю Лиза получила в Голливуде свою первую роль.

Фильм был высокобюджетным триллером, и она провела весь день на съемочной площадке, изображавшей железнодорожный вокзал. Режиссер, истеричный и высокомерный тип, требовал снова и снова переснять сцену, в которой двое мужчин, знаменитые актеры, преследовали один другого, проталкиваясь сквозь толпу на перроне. День уже клонился к вечеру, когда режиссер наконец провозгласил, что удовлетворен, к вящему облегчению всех присутствующих, включая Лизу, у которой ужасно разболелась голова.

Столкновение нескольких тщеславных характеров действовало всем на нервы, и однажды на съемочной площадке едва не случилась самая настоящая драка. Ненависть двух знаменитых актеров друг к другу уступала только их взаимной ненависти к режиссеру — а он, казалось, ненавидел и презирал всех, включая статистов.

А брань! В этот день Лиза услышала больше нецензурных слов, чем за всю свою жизнь. По сравнению с Голливудом, съемки в Англии можно было назвать камерными. Поэтому Лиза с нетерпением предвкушала, как вернется к Ролло и отдохнет в тишине и покое.

Она уже собиралась покинуть съемочную площадку, когда к ней подошел молодой человек.

— Вы сможете вернуться сюда завтра, мисс… э-э…

— О’Бра… Анжелис, Лиза Анжелис. Да, я смогу прийти еще раз.

— Вот и прекрасно. Значит, увидимся в семь утра.

Головная боль прошла, словно по волшебству.

Половину следующего дня Лиза провела в обществе еще трех статистов, двух мужчин и одной женщины, своей ровесницы, в макете крошечной кабины лифта, вызывавшем клаустрофобию. Лиза была переодета монахиней и в плотном тяжелом облачении буквально задыхалась от жары. Статистам было велено демонстрировать полнейшее равнодушие и невозмутимость.

Съемки тридцать второго эпизода, в котором актриса, исполнявшая главную роль, входит в лифт, смотрится в маленькое зеркало и вновь выходит, заняли целое утро. По словам режиссера, она выглядела недостаточно естественной.

— Как, твою мать, я могу выглядеть естественно, если ты, твою мать, орешь на меня, как гребаный маньяк?! — в бешенстве воскликнула актриса.

Статистка, стоявшая рядом с Лизой, прошептала:

— Как прикажете нам сохранять невозмутимость, когда вокруг творится такое?

Лиза не ответила — ей казалось, что мускулы лица отказывались ей повиноваться и что если она пробудет в этом костюме еще немного, то просто расплавится.