Прошлое - Алан Паулс (2009)

То, что для Римини стало симптомом прогрессирующего выздоровления, для Нэнси оказалось началом очередного приступа, связанного с возрастными изменениями организма. Как это обычно бывает, то, что творилось в ее душе и теле, оставалось непонятным лишь ей самой. По правде говоря, в то утро она едва ли заметила, что произошло с Римини. Действуя с предельной аккуратностью, он сумел скрыть от ее глаз как эрекцию, так и влажное пятно, которое в конце концов проступило на шортах. И все же — волна напряжения и возбуждения накрыла и Нэнси. Она опосредованно почувствовала случившееся, словно заметив периферическим зрением то, что осталось незамеченным при взгляде в упор; судя по всему, «безумие действительно висело в воздухе»; излучателем этого безумия был Римини, и Нэнси, попавшая в фокус воздействия, не могла не отреагировать. В общем, в тот день она дрожала от желания.

Если есть на свете зрелище более печальное, чем неразделенная любовь, то это, несомненно, желание, оставшееся безответным. В любовь, даже в безответную, погружены двое — тот, кто любит, и тот, кого любят; но тот, кто не испытывает желания, вообще ему чужд; мир желания для него не существует, поэтому и приобщить его к этому миру нельзя. Кто «не хочет», не хочет совсем, — вследствие чего тот, кто «хочет», является для него посторонним, если вообще воспринимается как существо того же биологического вида. Каждый из нас наверняка бывал когда-нибудь свидетелем жалкой картины: пес обнаруживает, чаще всего по запаху, присутствие в непосредственной близости суки; в кобеле вспыхивает желание; он кидается на поиски суки и, найдя, набрасывается на жертву с такой яростью, словно хочет ее загрызть, а не удовлетворить половое влечение. Беда в том, что сука в этот момент ничего не хочет; деваться ей некуда, потому что у нее на загривке уже висит здоровенная, намного более сильная псина, и ей остается только стоять, высунув язык, и ждать, когда кобель закончит начатое дело; время от времени она лишь поворачивает морду и косится на своего мучителя, и при этом в ее взгляде можно увидеть не только боль, но и плохо скрываемое презрение. Строго говоря, в этой случке участвуют вовсе не две собаки, а одна — вторая превращается в инертный объект, в каменный истукан, в растение, в представителя иного вида, может быть — в корягу, имеющую форму собаки. Жалким и нелепым делает того, кто хочет, именно эта ошибка в определении биологического вида партнера — а не оценка его и не расчет на то, что удастся получить свое «с ходу».