Прошлое - Алан Паулс (2009)

В зал они вошли молча, стараясь держаться подальше друг от друга. Как всегда, из них двоих Римини мысленно возвращался к размолвке — сам понимая, что выглядит несколько инфантильно и, по правде говоря, глуповато. София же, как всегда, делала вид, что ничего не было, а если и было, то — прошло и забыто. Некоторое объяснение и оправдание своему поведению Римини находил в том, что, по его мнению, за обоюдные трудности в отношениях нервными клетками рассчитывался он один. Не имея возможности удалиться и попереживать в свое удовольствие в гордом одиночестве, он почувствовал, как привычно сдается под натиском рождавшихся внутри него импульсов, враждебных по отношению к окружающему миру. Ему стало жарко, но на нем не осталось ничего, что он мог бы снять с себя, не выходя при этом за рамки приличия. Заметив на своем манжете несколько шоколадных крошек, он стряхнул их с такой яростью, словно это были капли жгучей кислоты или смертельного яда. Кто-то — кто-то точь-в-точь того же роста, что и он сам, — пролез между ним и одной из картин Тернера, и Римини, с неожиданным даже для самого себя злорадством и наслаждением, впечатал незнакомцу в затылок довольно продолжительную и богатую образами тираду, сплошь состоявшую из отборных аргентинских проклятий и ругательств, — у него хватило ума произнести все это про себя. В общем, все продолжалось в том же духе до тех пор, пока он не подошел к Рильтсе. Картина предстала перед ним совершенно неожиданно — причем в тот же самый миг к ней приблизилась и София, обходившая зал с другой стороны. Это совпадение обрадовало Римини — он почувствовал, что независимости, которую обрела София после их маленькой ссоры, пришел конец. Римини не смог удержаться от маленькой мести: когда София обернулась и взглядом предложила ему подойти к картине вместе, он сделал вид, что не заметил приглашения, и прошел мимо, предоставив Софии созерцать Рильтсе в одиночестве. Лишь спустя несколько секунд, убедившись в том, что София стоит к нему спиной, Римини позволил себе бросить взгляд на холст, ради встречи с которым пришел в этот музей.

Небольшое полотно, окруженное более крупными картинами других художников, казалось не столько потерявшимся и скромным, сколько напуганным таким соседством. Римини с трудом узнал картину. Немногие посетители, находившиеся в музее в тот час, — неизбежный патруль из туристского контингента, дюжина сонных школьников, влюбленная парочка, которая даже не переходила, а перебегала от картины к картине, не разжимая объятий и напоминая бесстыже сплетающимися конечностями гимнастов, — проходили мимо Рильтсе, практически не замечая его. Римини ощутил новое, до сих пор неведомое ему чувство — это был экстаз, мессианский восторг идолопоклонника, кумир которого, оказавшийся в безнадежном положении, дает своему верному служителю труднейшее и вместе с тем почетнейшее задание — спасти, выкупить его из власти неверных. Римини ощущал себя не проклятым или же отвергнутым, но, наоборот, избранным, получившим право совершить подвиг; «Портрет призрака» был для него не утешительным призом, а величайшей наградой. Он пересек зал нарочито медленно, даже позволив себе задержаться перед парой ничуть не интересных ему картин; при этом он умудрился вполуха слушать комментарии музейных экскурсоводов и снизошел до того, что помог двум сопливым мальчишкам воссоединиться с классом, прежде чем учитель заметил их отсутствие. Оттягивая момент встречи, Римини убивал одним выстрелом двух зайцев: он подгадывал время так, чтобы оказаться перед картиной Рильтсе в один миг с Софией, и одновременно превращал эту долгожданную встречу как бы в случайность.