Прошлое - Алан Паулс (2009)

Легко представить себе, как отъезжает в сторону боковая дверь насквозь пропахшего марихуаной фургончика и из него, со свертком под мышкой (у нашей знакомой хватило благоразумия, а впрочем, и дерзости освободить холст от обременительно тяжелой рамы), выходит молодая девушка азиатской внешности. Она щурится на яркий свет южного французского солнца. Она никогда не бывала в Каннах и никого здесь не знает. Едва выучив несколько фраз по-чешски, она оказывается погружена в среду совершенно другого языка, который, в отличие от чешского, не прощает, если на нем говорят с плохим произношением. Впрочем — разве это не пустяки? Она молода, ей всего семнадцать лет, и к этому возрасту, когда типичный европейский оболтус, дрожа от страха, покупает свой первый косяк, она пережила уже столько, сколько ее ровесникам из Европы хватит на несколько жизней. Опыта и навыков выживания в самых невыносимых условиях ей не занимать; к тому же она красива, а ее красота необычна. Первые несколько дней она молча моет посуду и убирает в каком-то баре, а увидев на экране телевизора на редкость кровавую сцену из «Человека по имени Лошадь», в которой индейцы в буквальном смысле слова утыкали какими-то крюками всю грудь Ричарда Харриса, она жестами объясняет своим благодетелям, что оставшиеся на ее теле следы издевательств Ван Дама — это последствия исполнения каких-то колдовских обрядов, практикуемых в ее родной деревне. В какой-то мере ей везет: в этот год азиатский стиль входит в моду, в особенности на Каннском фестивале. Модно все, что так или иначе связано с Юго-Восточной Азией, — еда, одежда, кино и, разумеется, женщины. Легко представить себе и то, какими жадными, похотливыми взглядами провожают девушку каннские охотники за свеженьким; с ней то и дело как бы случайно сталкиваются накачанные анаболиками плейбои и немолодые обрюзгшие мужчины, которые тянут к ней руки в здоровенных перстнях. Она, только что вырвавшаяся из ада, отказывается от этих предложений, хотя даже наименее щедрое из них позволило бы ей разобраться со всеми текущими трудностями. Такое отношение окружающих ей не в новинку; еще в Сайгоне она видела этот похотливый блеск в глазах и слышала эти интонации в незнакомых голосах; точно так же, как там, во Вьетнаме, здесь, в Каннах, ей делают непристойные предложения, а когда она проходит мимо, шлют ей вслед оскорбления и угрозы, выговаривая слова негромко, но отчетливо. Через пару дней после появления в Каннах девушка выходит на набережную и прогуливается до городского пляжа, который пока, один из последних, остается бесплатным. Здесь она натыкается на компанию молодых женщин, совмещающих солнечные ванны и завтрак на свежем воздухе; она видит их, они видят ее; почти тотчас же ей поступает предложение присоединиться; им не нужно много слов, чтобы понять друг друга; как вампиры, они опознают тех, кто принадлежит к их роду, по особому языку — в основном по взглядам и жестам — и по тайным отметкам на теле. Одна из них в качестве пароля предъявляет старый шрам, другая — свежий синяк, третья — небольшой омертвевший участок на коже, след от сигареты, потушенной ей об руку. Час спустя вьетнамка возвращается тем же маршрутом обратно. Мужчины, так недавно шепотом предлагавшие ей более или менее впечатляющие суммы, изумляются произошедшей с ней перемене: ничто так не преображает красоту, как подлинное, а не напускное равнодушие. Теперь они ей не нужны — она сама будет выбирать себе клиентов. Теперь у нее есть крыша над головой — маленькая гостиница в скромном квартале, где она будет жить вместе со своими новыми знакомыми, не больше чем по два человека в комнате; есть у нее и работа — «Люкс», так называется эскорт-агентство, не самое известное, но имеющее постоянную клиентуру, возглавляет которое страдающая ожирением копия Фанни Ардан. А еще у нашей вьетнамской знакомой теперь есть будущее: в самое ближайшее время, по крайней мере так обещала ей хозяйка, ей выправят необходимые для проживания во Франции документы.