Прошлое - Алан Паулс (2009)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

«Это я. Уже половина седьмого — ты должен был прийти час назад. Римини, я волнуюсь. Алло. Алло. Тебя нет дома… Не знаю, что и думать. Я тебя жду. Пожалуйста, позвони мне. Позвони в любое время. Я дома…» Римини вытянул руку, чтобы убавить громкость автоответчика, и, по ходу дела успев почувствовать, как изнутри его прожгла какая-то молния, ударился предплечьем об угол письменного стола, опрокинул бутылку с минеральной водой, перевернул пластмассовую подставку с карандашами и своротил стопку книг. Голос Софии становился все глуше, пока совсем не затих, словно поглощенный толстыми стенами глубокого колодца. Римини принялся восстанавливать порядок, который нарушил буквально одним неосторожным движением, — впрочем, по сравнению с двумя другими неприятностями, уже случившимися в тот день, этот случай был сущим пустяком. В какой-то момент Римини понял, что в глубине души испытывает нечто вроде чувства вины, но оно приходило словно издалека, смягченное расстоянием и прошедшим временем, — так порой местный наркоз превращает нестерпимую боль в что-то вроде щекотки. Свою вину Римини не столько ощущал, сколько отмечал ее присутствие. В последнее время кокаин превратил его сознание в машину-регистратор происходящего, машину вездесущую и недремлющую, как радар или телевизионные камеры наружного наблюдения, которые сутками не спускают невидящего взгляда с автомобильной стоянки. Думая о том, что виноват перед Софией, он лишь проявлял верность некоторому опыту из прошлого — о переживаниях и речи не было. Чувство вины он воспринимал как абстрактную идею, некое интеллектуальное построение, и рассматривал ее словно на расстоянии, да к тому же через толстое стекло витрины — засушенный экспонат, неспособный ни навредить изучающему, ни как-то еще на него воздействовать.

Разумеется, «кидать» Софию не входило в планы Римини. Но для того, чтобы что-то сделать, ему уже не нужно было это планировать. Вот и сейчас, осознав свой поступок, Римини только и подумал: «Все правильно — куда бы я пошел в таком виде?» Все происходящее казалось ему далеким и, быть может, заранее предопределенным — его судьба была написана на страницах неведомой, не прочитанной им книги; именно эта предопределенность и стала для него не только оправданием, но и спасительным, как ему казалось, средством, избавляющим от лишних терзаний и переживаний. Все, что случалось с ним и вокруг него, перестало иметь какое бы то ни было значение, все за исключением переводов и — в последние дней десять — появлений в его доме Веры; все остальное — на заднем плане, в параллельном пространстве, стены которого были обиты мягким материалом, поглощавшим все звуки, — не столько происходило, сколько разыгрывалось перед скучающей публикой. Римини входил в этот унылый малопосещаемый театрик, наблюдал за происходящим и уходил — терзаемый чувством вины и угрызениями совести; он на полном серьезе упрекал себя за непростительную, бесцельную трату времени, за ту слабость, поддавшись которой он позволил себе отвлечься от своих книг, словарей и работы.