Всему свое время - Лариса Уварова (2006)

Валерка просто дождаться не мог, когда наступил лето. Но несмотря на то что вечера он чаще всего проводил у друзей, а нередко и оставался у них ночевать, особенно у Артема, с которым они вместе учились и жили в одном доме, Валерке удавалось учиться если не на четверки, то хотя бы на твердые тройки. Просто ему было стыдно перед отцом. Стоило только представить, как отец спросит об его успехах в школе, как Валерка начинал стараться. Мысль, что впереди три летних месяца с отцом, его очень поддерживала.

И вот наступило лето. Отец договорился с каким-то знакомым, и за Валеркой приехали на машине. Летние каникулы у отца стали для него верхом блаженства, настолько нереальным казалось, что все в его жизни может быть иначе — без пьянок, непонятно каких компаний, без скандалов с оскорблениями и битьем посуды.

Тетя Галя, новая отцовская жена, оказалась аккуратненькой, чрезвычайно хорошенькой и какой-то домашней женщиной. Небольшая ростом, пухленькая, с тяжелой черной косой, карими глазками, носиком пуговкой и ямочками на румяных щечках. Она приняла Валерку, как родного, и он, глядя на эту милую и уютную женщину, втайне даже позавидовал отцу, тому, что отец такой взрослый, а ему, Валерке, еще расти и расти. Но для себя решил, что отца он, пожалуй, понимает, хотя тетя Галя не раз смущала его. Глядя на него, она как-то странно вздыхала и говорила:

— Ох, Валерочка, ну и глазищи у тебя! Синие-синие, так и хочется в них утонуть! Ну, девчонкам спасу не будет! — и при этом странно улыбалась.

Валерку это волновало. От таких слов он чувствовал какое-то непонятное смятение в груди, и ему казалось, что еще чуть-чуть и он поймет, что же с ним происходит. Однако тайна не исчезала, разгадка всякий раз ускользала, стоило только тете Гале отвести глаза, как все тотчас же куда-то пропадало, и оставался только он один — маленький мальчик, наедине со своим непонятным и волнительным стеснением в груди. Он был уверен: если бы тетя Галя еще хотя бы на минуточку задержала на нем свой немигающий взгляд, ему все стало бы ясно.

В это лето Валерка много времени провел с отцом, не только помогая ему по хозяйству, которое у них было большим — огород, корова, поросята, куры и гуси. По выходным они частенько выбирались на речку удить рыбу, а вечерами подолгу сидели вместе на веранде большого одноэтажного дома в пять комнат. Отец в деревне был человеком уважаемым, в то время заместителем председателя колхоза.

О многом, кажется, они тогда переговорили, правда, отец все еще разговаривал с сыном покровительственно, хотя самому Валерке казалось, что он гораздо взрослее своих ровесников. Поскольку Николай Васильевич сам не заговаривал о Тамаре, Валерка тоже упрямо молчал, не рассказывал ничего. Ему казалось, что это стыдно — выставить мать в таком свете. Он не мог признаться в том, что происходит у них в доме, поэтому молчал. Николай Васильевич тоже не решался расспрашивать сына, списывая его упрямое молчание на то, что Валерка все еще сердится на него за то, что он оставил его с матерью, а сам теперь живет более благополучной жизнью. Он чувствовал свою вину перед ним, но при этом никак не мог заставить себя просто и откровенно обо всем поговорить, утешая себя тем, что сын еще слишком мал, чтобы они могли пообщаться на равных, как мужчина с мужчиной. Николай Васильевич понимал, что, наверное, ведет себя подобно страусу, но не знал, как найти подход к восьмилетнему мальчишке. Поэтому избрал этот покровительственный и несколько полушутливый тон, который, впрочем, не мешал обоим чувствовать себя комфортно в обществе друг друга.

А Валерка просто смотрел на отца, на то, как он живет, как работает, как общается с людьми и как глядит на свою женщину. Смотрел и запоминал. А еще он гордился отцом и хотел стать таким же. Таким же, а если возможно, то даже еще лучше, чтобы отец мог им гордиться.