Белая ночь - Дмитрий Вересов

А полька, по ее смутным представлениям, обязательно должна была быть гордячкой и воображалой. И Альбина эти черты в себе культивировала, как доказательство своей очаровательной национальной принадлежности.

Мечтая о макаронах, мед с луком решила не готовить. Зачем портить себе аппетит?

Спускаясь с подножки трамвая, она почувствовала, что колено, которым она столько раз ударялась сегодня об лед, больно сгибать. И еще раз утвердилась в мысли, что все, пора бросать, сколько свободного времени тогда у нее появится! А ведь в младших классах она еще умудрялась учиться в музыкальной школе. Но в четвертом, с помощью вполне профессиональной истерики, убедила родителей ее оттуда забрать.

И больше к пианино она не подходила ни разу.

А крышку его использовала как журнальный столик.

Времени ей никогда не хватало. Вернее, хватало, но только на уроки и спорт. А вот на то, чтобы ничего не делать, — не хватало. А ей иногда так хотелось просто поваляться на тахте, а потом эдак часик повертеться перед зеркалом. Посмотреть на себя со спины, приспособив маленькое зеркальце. Или просто повыпендриваться с прической и собственным выражением лица. Лица, которому Альбина активно симпатизировала.

Она не видела у себя недостатков. И любовалась собой, поворачиваясь то так, то эдак. Темные, чуть вьющиеся волосы, из которых она делала два низких хвоста прямо под ушами.

Светлая кожа, большие карие глаза в густых ресницах, от природы будто бы подведенные. Такие же, как она считала без ложной скромности, она видела в бабушкином альбоме со старинными фотографиями звезд немого кино. Пикантный вздернутый носик, темные брови, каждая волосинка которых блестела, как мех норки, и маленький рот сердечком. Просто Вера Холодная. Моя руки в ванной, она всегда себе улыбалась и научилась наполнять улыбку подтекстом. Правда, она точно не знала, каким. Но это даже хорошо. Если ты сама не знаешь, как раскрывается твоя тайна, то другие ее точно не разгадают.

Если бы ей нужно было сравнить себя с цветком, она не задумываясь выбрала бы пион. Она и вправду больше была похожа на бордовый пион, а вовсе не на розу, как ей пытался позавчера дать понять студент Миша, когда их компания собралась у Маркова.

Впрочем, это как посмотреть. Потому что ее враг Акентьев как-то выразился в том смысле, что взгляд у нее коровий. И она ему этого так и не простила.

В комнате у Альбины зеркала не было. Мама не разрешала. Но Альбина не расстраивалась.

Она прекрасно обходилась рассматриванием своего отражения в черной полировке мертвого пианино.

Альбина шла по темной улице, отворачивая лицо от порывов холодного ветра. За углом, в Калужском переулке, ремонтировали дом. Он был обнесен деревянным забором. Мостовую разобрали, чтобы добраться до каких-то там труб.

Машины здесь уже полгода не ездили. Альбина не стала сворачивать за угол, пошла мимо в обход.

Сейчас, когда прошло уже несколько месяцев, ей все еще неприятно было вспоминать о той истории, которая произошла с ней осенью.

Стоило только представить, что кто-то идет за ней в темноте, как тогда, и тут же начинало подрагивать место прикрепления рудиментарного хвоста, а сквозняк вдоль позвоночника будто бы подымал дыбом шерсть. Это странное ощущение казалось ей почти реальным. Так, наверно, чувствует себя взвинченная кошка. Она сочла это осложнением после пережитого стресса.

Оглянувшись по сторонам, Альбина зашла в подъезд и первым делом подошла к почтовому ящику. Этот невзрачный деревянный ящик в настоящее время заключал в себе один из главных интересов в ее жизни.

Только одно из трех круглых окошечек на ящике было черным. И Альбину охватило радостное предвкушение триумфа, которое регулярно испытывает рыбак, у которого клюет, и девушка, у которой в руках адресованное ей, но еще не открытое, письмо. Пальчики у Альбины были тонкие, и для нее не составило труда без всякого ключа вытолкнуть письмецо наружу.